А в лифте на работе играют рождественские мелодии, а у меня от них рождественская шизофрения.

Вот проблема, доктор. (Вообще-то я разговариваю с собой, но поскольку уважаю своё мнение, то обращаюсь к себе «доктор» ).

Господь Бог, властью Своей утвердил, как закон:

«Будь дома на Рождество»

Я могу игнорировать многие из его заповедей, но эту блюду неукоснительно.

Бэрретт, у тебя просто тоска по дому, следовательно, тебе стоит, чёрт побери, составить какой-нибудь план.

Но, доктор, тут-то и вся проблема.

Где дом?

(«Там, где сердце, естественно. С вас пятьдесят долларов, пожалуйста»).

Благодарю вас, доктор. Ещё за пятьдесят, мог бы я спросить: Где моё чёртово сердце?

Это как раз то, чего я иногда не могу понять.

Когда-то я был ребёнком. Я любил получать подарки и украшать ёлку.

Я был мужем, и, благодаря Дженни, агностиком («Оливер, я бы не стала оскорблять Его чувства, говоря „атеист“»). Она приходила домой после обеих своих работ, и мы отмечали праздник вдвоём. Распевая не очень приличные вариации рождественских гимнов.

Что всё равно много говорит о том, что такое Рождество. Вместе — значит вместе, и мы всегда были вдвоём в этот вечер.

Тем временем на дворе полдесятого, пара дюжин дней на рождественские покупки — а я застрял на обочине жизни. Как уже сказано, у меня проблема.

Праздник уже не отметишь в Крэнстоне, как все последние годы. Мой тамошний друг сказал, что отправляется в круиз с «теми, кому за сорок» («Кто знает, что из этого может выйти?»). Филу кажется, что так он облегчает мне жизнь. Но он уплывает, а я остаюсь в сухом доке своих проблем.

Ипсвич, Массачусетс, где живут мои родители, претендует на звание моего дома.

Марси Биннендэйл, с которой я живу, когда она находится на расстоянии прямой видимости, считает, что носки надо вывешивать на Восемьдесят Шестой улице.

Я хотел быть там, где не буду одинок. Но что-то подсказывает мне, что оба варианта предлагают всего лишь половинку решения.

А, вот! Подобный прецедент с половинками уже был! Фамилия судьи, кажется, Соломон. Его судьбоносное решение вполне подходит и мне.

Рождество проведём с Марси.

Но в Ипсвиче, Массачусетс.

Ля-ля-ля, ля-ля-ля!

* * *

— Привет, мама.

— Как ты, Оливер?

— Отлично. Как отец?

— Отлично.

— Это отлично. М-м... это по поводу... м-м... Рождества.

— О, я надеюсь на этот раз...

— Да, — немедленно заверил я, — мы будем. Я хочу сказать...м-м... Мама, можно со мной будет кто-то ещё? М-м...если есть место.

Идиотский вопрос!

— Да, конечно, дорогой.

— Из моих друзей.

Великолепно, Оливер. А то она непременно решила бы, что ты притащишь своих врагов.

— О, — сказала мама, не в силах скрыть эмоций (не говоря уж о любопытстве), — это отлично.

— Не из города. Ей понадобится комната.

— Это отлично, — повторила мама, — это кто-то... кого мы знаем?

Другими словами: из какой она семьи?

— Не из тех, чтобы суетиться, мама.

Это собьёт их с толку.

— Это отлично, — снова сказала она.

— Я приеду накануне. Марси прилетит с Побережья.

— Ох!

С учётом моего прошлого, мама, похоже, не сомневается, что речь может идти и о побережьи Тимбукту.

— Хорошо, мы ждём тебя и мисс...

— Нэш. Марси Нэш.

— Мы ждём вас.

Это взаимно. И это, как определил бы доктор Лондон, именно чувство.

Почему?

Я мог представить себе размышления Марси в перелёте Лос-Анджелес — Бостон 24-го декабря.

Одним словом их можно было выразить как: «Почему?»

Почему он пригласил меня познакомиться со своими родителями? Да ещё на Рождество? Это должно означать, что у него всё ... серьёзно?

Естественно мы никогда не обсуждали этих тем друг с другом. Но я почти уверен, что где-то там, высоко в стратосфере некая выпускница Брин Мора ломала голову над мотивами своего нью-йоркского сожителя.

Но она так и не задала этого вопроса: «Оливер, зачем ты приглашаешь меня?»

И к лучшему. Потому что, если честно, то единственное, что я мог бы сказать ей: «Не знаю».

Очередной из моих поспешных импульсов. Звонок домой, ещё до разговора с Марси. (Хотя Марси прямо загорелась, когда я сказал ей).

И ещё этот поспешный самообман: «Это просто друг, чтоб вместе встретить Рождество. Никакого значения, никаких „намерений“».

Чушь!

Оливер, тебе очень хорошо известно, что значит, когда приглашаешь девушку познакомиться со своими родителями. Да ещё на Рождество.

Приятель, это не просто прогулка с мороженным.

Всё это казалось теперь ясным и понятным. Теперь — это ровно неделю спустя. Пока я ходил по терминалу аэропорта Логан, повторяя круги её самолёта перед заходом на посадку.

Скажи, Оливер, что означал бы такой жест в реальной жизни?

Теперь, после нескольких дней размышлений я знал ответ. Брак. Матримонию. Супружество. Оливер, «не ты ли поднял эту бурю?»

Что, следовательно, делает поездку в Ипсвич чем-то, долженствующим утолить атавистическую жажду родительского одобрения. Почему меня всё ещё волнуют, что скажут мамочка и папочка?

Ты любишь её, Оливер?

Господи, что за идиотское время для вопросов!

Да? Ещё один внутренний голос кричит, что именно сейчас — самое время спросить себя.

Я люблю её?

Очень сложно для простого «да» или «нет».

Тогда какого чёрта я так уверен, что хочу жениться на ней?

Потому что...

Да, может быть это иррационально. Но почему-то мне верилось, что сама ответственность послужит катализатором. «Церемония вызовет любовь».

— Оливер!

Первая же пассажирка оказалась той, о ком я думал . И выглядела она фантастически.

— Эй, я на самом деле соскучилась по тебе, друг мой, — сказала она. Её руки гладили мне спину под пиджаком. Хотя я прижимал её к себе настолько же тесно, но рук распускать не мог. Всё-таки, это был Бостон. Но потерпим...

— Где твой маленький саквояж?

— На этот раз я прихватила большой. Он в багаже.