— Во-первых, дорогая Элли — выбор есть всегда. И мой выбор — и близко тебя не подпускать к кладбищу сегодня ночью. Во-вторых — в полицию идти нельзя. Ты думаешь, Эд и его помощник не наблюдают за кладбищем и его периметром? Я более чем уверен, что как только вокруг вдруг начнут появляться и прятаться люди — Кире и Пинки конец. А этого я допустить не могу.

— Тогда что ты предлагаешь? Каков план, Кристофер?

Мы смотрим друг на друга, стоя почти вплотную, и я вижу в его глазах уверенность. Может, у него действительно все под контролем?..

— Я пойду на кладбище один, Элли.

Что?!

— И это весь твой план?! На что ты рассчитываешь? Что Черный Эд оценит твое бесстрашие, и отдаст заложников живыми? А сам протянет тебе ручки, послушно ожидая наручники?!

Кристофер слегка закатывает глаза от моей тирады, а затем спокойно произносит:

— Ну, на прям подобное я не рассчитываю, но что-то в этом духе.

Я задыхаюсь от возмущения, а затем безуспешно пытаюсь говорить, не истеря, а спокойно и уверенно.

Получается не особо.

— Я пойду с тобой!

— Исключено.

— Это — требование Черной Эда! Почему пункт с полицией ты соблюдаешь, а про главное ты забыл?!

— Потому что моя первостепенная задача — сохранить любимым женщинам жизнь. И затаскиваю еще одну в опасное место шансов на это не прибавляет!

Он сказал — любимым? Интересно, а я вхожу туда, или это он просто обобщил…

Тряхнув головой, гоню не кстати разлившееся в груди тепло, и рычу в ответ мужу:

— Боже, Крис! Ты просто хочешь прийти туда один, без всякой поддержки, и надеешься не проиграть! Это же дурость в высшей степени!

— Я уже сказал, что дурость — тащить туда тебя.

— Ты так самоуверен! Ну почему тебе так сложно принять хоть чью-то помощь… После всего… неужели жизнь тебя ничему не научила!..

Я захлопываю рот, но слишком поздно. То, что крутилось в уме, вылетело в самый разгар нашей ссоры, и теперь ударило в Криса самым изощренным образом.

Муж прикрывает глаза, но я успеваю заметить там боль и рану, что я разворошила.

Это был запрещенный прием. Я не имела права играть вот так, танцуя на его прошлых ошибках.

Но что мне оставалось, когда опасность вот тут, под носом, а этот несгибаемый мужчина решил рискнуть всем, что мне дорого!

— Я знаю Эдди, Элли. — Тихо произносит Кристофер, все еще держа глаза плотно закрытыми, — и поверь, смогу с ним справиться. А ты помоги мне самым лучшим образом — верь в меня и не пытайся мешать.

Элли

Весь день до самой ночи Крис не делает ровным счетом ничего.

Спокойно делает очень ровные бутерброды, которые я ем через силу, наливает нам чай, и я пью, даже не чувствуя, насколько он горячий.

Затем просит меня заняться уроками, и на какое-то время скрывается в своем кабинете.

Уроками!

Когда его родные в смертельной опасности, мой муж думает о уроках!

Со злостью плотно прикрыв дверь, я бросаюсь к своему телефону, и отмечаю, что он выключен. Включаю, моргаю на отсутствие сети, и трясущимися пальцами всколупываю тонкое окошечко сбоку.

Симкарта отсутствовала.

Я тихонько выхожу в коридор, и стучусь в кабинет мужа.

— Открыто.

Толкаю тяжелую дверь, и застаю Кристофера за уже знакомой папкой. Он внимательно читает то, что, я уверена, уже почти знает наизусть, и отрывает взгляд лишь когда подхожу ближе.

— Ты уже позанималась?

Молча машу перед ним бесполезным мобильником, и по глазам Криса вижу — он знает, что произошло.

— Прости, Элли. Я должен быть уверен, что ты не наделаешь глупостей.

— Позвонить подругам — это глупость? — сглатываю обиду, потому что сейчас не время.

Он вытащил симкарту, тем самым отрубив меня от внешнего мира, и не давая связаться с полицией. И я абсолютно уверена, что из дома меня тоже не выпустят.

Почему вдруг возникло тяжелое чувство страха рядом с собственным мужем?

Я стараюсь дышать ровнее, но все равно выходит дергано. Крис, кажется, замечает это, откладывает папку, и тянет ко мне руки.

Мой резкий шаг в сторону — незапланированная реакция. И сведенные вместе брови мужа заставляют изо всех сил сосредоточиться, чтобы не сделать второ й.

— Элли?

— Я, пожалуй, пойду.

— Останься пожалуйста.

Ему удается поймать мою руку, и притянуть к себе. Я делаю все, чтоб не оказаться на его удобных коленях — и меня послушно усаживают рядом, но все равно очень близко пододвигая к себе.

— Элли, я сделал это исключительно из-за твоей безопасности. — Мягко увещевает он, — охота за тобой не остановлена, и я не хочу обнаружить, что еще одна женщина их трех самых важных мне исчезла.

Он говорит очень нежно, искренне, большим пальцем поглаживая мою ладонь. А у меня перед глазами — лица Киры и Пинки, которые сейчас нуждаются в помощи.

Реальной, черт возьми, помощи, а не в героической жертве Криса!

— Малышка, скажи что-нибудь?

Я собираюсь с духом, и прямо озвучиваю то, что гложет изнутри.

— Меньше всего сейчас я чувствую себя в безопасности, Крис.

Он на мгновение перестает гладить мою руку, и испытующе смотрит в глаза.

— Ты боишься меня, Элли?

— Не тебя конкретно, — пытаюсь быть максимально честной, — но, поверь, когда у тебя отбирают средства связи с внешним миром, и запирают в доме — крайне сложно чувствовать, что это только ради блага. Согласен?

Кристофер кивает, медленно и задумчиво, а затем встает, и отходит к своему столу.

— Я понимаю, момент сейчас не самый удачный… Но, может, это поможет тебе слегка расслабиться?

Он выдвигает последний, самый широкий ящик, и достает из него ярко-розовую коробку, которую, чуть помедлив вручает мне.

Я обалдело смотрю сквозь прозрачный пластик, не зная, плакать мне или смеяться.

— Наверно, какой-нибудь спятивший с ума маньяк не стал бы дарить тебе куклу? — с плохо скрываемой иронией проговаривает Кристофер, и снова садится рядом.

— Вообще-то жест как раз в духе маньяка. Потому что дарить куклу взрослой замужней девушке как-то совсем не по-нормальному, — говорю, а сама бережно распаковываю рыжеволосую красавицу.

Казалось бы, в том ужасе, что сейчас происходит, радоваться кукле — это совсем за гранью разумности. Но у меня словно исполняется детская мечта и рушится какая-то внутренняя обида, что не ощущалась, но оказывается, все время давила.