На Филиппе поверх штанов и рубашки был надет шелковый ночной халат, отороченный мехом. Все кругом было полно роскоши, но это было скорее призвано подчеркнуть положение Филиппа, чем порадовать его взгляд или другие чувства, которым, впрочем, он никогда не позволял брать над собой верх.

— Я не держу на вас зла, милорды, — произнес он. Филипп глядел на них открытым взглядом, но сказать, был ли он искренним, не представлялось возможным. — Вы люди дела и чести. Пожелайте вы дать присягу мне, я не отказал бы вам.

— Сир, я давал клятву верности королю Иоанну, — ответил Вильгельм.

— Как и я, — произнес хриплым голосом Лестер. Извинившись, он откашлялся и сплюнул на пол. Его здоровье ухудшалось, а то, что весна выдалась сырой, было для его легких просто губительно.

— И я уважаю вашу преданность, милорды, — произнес Филипп, — но вам стоит задуматься о том, кому вы поклялись служить. — Он потер руки. — По крайней мере, никто из моих племянников не исчезал без следа.

Лестер мрачно посмотрел на него:

— Если у вас есть доказательство того, что Иоанн причастен к исчезновению Артура, предъявите его нам.

Филипп фыркнул:

— Иоанн находился в Руане, когда Артур исчез. Если не он хозяин в замке, не он управляет всем, что там происходит, то кто, скажите на милость?

— Сир, иногда люди ведут себя в соответствии с собственными побуждениями, — резко возразил Вильгельм.

Филипп сделал несколько мелких глотков игристого вина. Стройная борзая, дремавшая у очага, подошла к нему, чтобы ей почесали за ухом.

— Но главная ответственность всегда лежит на короле, милорд Маршал, — он помедлил мгновение, возясь с собакой, а затем взглянул на своих гостей вдумчивым взглядом сквозь полуприкрытые веки. — Когда Нормандия падет — и не питайте пустых надежд, что этого не случится, — всякий лорд, желающий сохранить свои земли здесь, перейдет на мою сторону и станет моим вассалом.

Вильгельм переглянулся с Лестером. Дать присягу вассала означало то же самое, что присягнуть на верность; в этом случае они были бы обязаны сражаться на стороне Филипа, если бы он призвал их в свои ряды, а это, в свою очередь, означало восстать против Иоанна. Положение их нормандских земель также изменилось бы: право распоряжаться на них должно было бы перейти к Филиппу.

— Сир, это невозможно, — произнес Вильгельм, покачав головой при мысли о том, насколько невыполнимым было то, о чем их попросили. — Это было бы изменой тому, кому мы поклялись в верности.

Филипп развел руками.

— Мне известно, что вы оба верны вашему королю. Вы служили анжуйцам как только могли, но мы мирские люди. У нас есть собственные интересы, которым мы вынуждены следовать, — он приподнял бровь. В его тоне прозвучали циничные нотки. — Да и в самом деле, разве кто-либо из вас сидел бы сейчас здесь, если бы у вас не было собственных интересов? Я хочу сказать, зачем вам терять свои земли из-за глупости и по вине вашего короля? Вашей вины в том, что Нормандия почти пала, нет. Вы отважно сражались и в тяжелых обстоятельствах сделали все, что смогли.

Вильгельм хотел что-то сказать, но Филипп поднял указательный палец, останавливая его:

— Я понимаю, насколько сложен вставший перед вами вопрос, и я дам вам время все обдумать. Ну, скажем, это будет стоить вам по пятьсот марок? У вас есть год на принятие решения. За это время вы передадите мне свои замки, и я впущу в них свои войска. Если в течение года вы согласитесь присягнуть мне, или ваш король предъявит мне Артура, чтобы попытаться договориться со мной, я гарантирую, что ваши замки будут возвращены вам. Если же нет, то и без вашей присяги вассалов ваши земли и замки перейдут ко мне, поскольку будут завоеваны.

— Это жесткие условия, сир, — мрачно отозвался Лестер.

— Это единственные условия, которые я готов принять, милорды, и должен сказать, что они могут стать еще жестче. Я уверен, что если вы все обдумаете, вы согласитесь.

Графы допили вино и поднялись, чтобы уйти. По пути к двери Вильгельм дерзко заговорил с Филиппом, пользуясь тем, что они знали друг друга уже много лет:

— Сир, я не понимаю, почему сейчас вы позволяете процветать при своем дворе предателям, которых в другое время казнили бы без промедления.

На какое-то мгновение Вильгельму показалось, что Филипп предпочтет разыграть из себя отстраненного, равнодушного, не теряющего достоинства монарха, который волен не удостоить его ответом, но французский король пожал плечами и потрепал по ушам собаку.

— Это обычная вещь, Маршал, — произнес он, презрительно скривив губы. — Такие люди как тряпки. Кто-то их использует, чтобы задницу вытирать, а вытерев, выбрасывает.

Вильгельм проглотил ком, стоявший в горле. Он почувствовал себя облитым грязью, и у него зачесались руки. Он поклонился и вышел из комнаты. Лестер уставился на него:

— И что это все означало?

Вильгельм покачал головой.

— Ничего, — ответил он, плотно сжав губы. В конце концов, ходившие слухи и собственный инстинкт еще нельзя было считать доказательствами. Возможно, Филипп имел в виду нормандских кастелянов, таких как Роберт Фицвальтер и Захер де Квинси, которые предали Иоанна и настроили против него города, которые должны были оборонять, — это послужило одной из основных причин падения Гайара. Он сам сегодня очень близко подошел к этой черте, и его от этого мутило.

— Ты хочешь сказать, что не поделишься со мной своими соображениями? — проворчал Лестер. — Половина всех дел, что проворачивают при дворе, происходит в тени или под покровом темноты. А раньше было время, когда честные люди могли встретиться при дневном свете и открыто все друг другу высказать, — он поправил свой плащ, отороченный у ворота мехом, и погладил его, как кота. — Ты готов принести Франции присягу как вассал, чтобы сохранить свои нормандские владения?

Вильгельм вздохнул и потер переносицу.

— Не знаю, — ответил он. — У меня было мало времени, чтобы над этим подумать.

— А согласившись хотя бы подумать над этим, мы впустим в свои замки французские гарнизоны, да еще должны будем заплатить за эту привилегию по пятьсот марок, — мрачно отозвался Лестер.

— А выбор какой? Филипп нас держит в клешнях, а Иоанн насаживает на вилы.

Лестер испустил тяжелый глубокий вздох.

— Мне скоро конец, и я этому рад, — сказал он. — По крайней мере, до падения Нормандии я не доживу. Для этого должно было бы произойти чудо, а я сомневаюсь, что у Бога что-нибудь подобное припасено для Иоанна.

— Знаю, — согласился Вильгельм.

Лестер косо взглянул на Вильгельма:

— Епископы не одобрят, что мы вели частные переговоры.

— Нам решать, что произойдет с нашими землями, а не им, — раздраженно произнес Вильгельм.

Когда он вошел в отведенную ему комнату, гость, который дожидался его, сидя на стуле, вскочил со своего места и кинулся к нему с распростертыми объятиями. Помедлив мгновение от удивления, Вильгельм сам бросился ему навстречу и крепко обнял младшего из своих братьев, Ансельма.