Другое очевидное и особенно важное различие между лабораторными заданиями и реальными финансовыми рисками – это суммы денег на кону. В задании с шариками финансовое вознаграждение колеблется возле долларовой отметки, в то время как в игре по-айовски “доллары”, которые участники выигрывали и проигрывали, были чисто гипотетическими. Щедрость также отсутствует в исследованиях, проводимых экономистами: выплаты обычно скромные, гипотетические или ограничены одним конкретным выигрышем, выбранным случайно. Поэтому стоит заметить, что в одной из немногих экспериментальных лотерей, где сравнивалось предпочтение риска в малых либо крупных ставках, половые различия, которые наблюдались в типичной “мелочной” версии, исчезли, когда появились крупные суммы денег32. Любопытная версия, почему это так, была предложена антропологом Генрихом и его коллегами. Они полагают:

В собственном кросс-культурном исследовании Генрих использовал крупные ставки, чтобы “направить внимание респондентов на выгоду от игры, а не на озабоченность, как они будут выглядеть со стороны”33. Как вы помните, пол не предсказывал рискованное поведение в сфере финансов, когда этот метод исследования применялся на выборках мапуче, сангу и уинка из Чили и Танзании. Его алгоритм также точно соответствовал выводу Касса Санстейна (мы познакомились с ним в главе 5), что предпочтения формируются на основе предполагаемых последствий решения для ‘^’’-концепции и репутации.

Этот контекст принятия решений никогда не был особенно интересен экономистам. Только на рубеже XXI века в поворотной статье, написанной нобелевским лауреатом Джорджем Акерлофом вместе с Рейчел Крэнтон, идея, что социальная идентичность и нормы оказывают мотивирующее воздействие на поведение, была представлена экономическому сообществу34. “О чем беспокоятся люди и как сильно они беспокоятся, отчасти зависит от их представлений о себе”35, пишут они. “Их идентичность и нормы поведения берут начало в социальном окружении… Социальный контекст имеет значение”36.

Для социального психолога это почти комически запоздалое откровение: очень похоже на то, как если бы лишь недавно в важной статье по социальной психологии была представлена идея денег и их влияния на человеческие предпочтения и поведение. Но лучше поздно, чем никогда, и пока эта область исследований еще пребывает в зачаточном состоянии, идентичность и нормы, задействованные в определенном контексте, похоже, и впрямь влияют на принятие рискованных решений в сфере финансов. Например, напоминание о негативных стереотипах, касающихся способностей женщин к математике (это можно сделать, привлекая внимание женщины к ее полу, а также указывая на “маскулинность” задачи), может снизить интерес девочек и женщин к выполнению математического задания – феномен, известный как “угроза подтверждения стереотипа”37. В одном исследовании женщины были более склонны избегать риска, чем мужчины, когда от них требовалось указать пол перед участием в игре, которая описывалась как проверка способностей к математике, логике и рациональному суждению. Однако когда то же самое задание было названо “решением головоломок” (и участники не указывали перед началом свой пол), женщины рисковали так же часто, как и мужчины38.

Это исследование манипулировало восприятием гендерной идентичности, представляя задание как холодный рациональный расчет, но, конечно, рискованное поведение – тоже ключевая стереотипная черта маскулинности. В соответствии с расхожим мнением успешный предприниматель не только обладает необходимыми навыками, ресурсами и деловыми связями – он еще и мужественный герой, который дерзко смеется финансовым рискам в лицо. Возможно, отчасти по этой причине деловые предложения предпринимателей оцениваются благосклонней предложений предпринимательниц – даже если их содержание идентично39. Женщин также можно смутить таким портретом, как обнаружил ученый Вишаль Гупта и его коллеги из Бингемптонского университета. Например, когда турецким студентам MBA показали либо (написанную специально для эксперимента) новостную статью о предпринимательстве вообще, либо статью, описывающую предпринимателей в стереотипно маскулинном ключе (например, как агрессивных, склонных к риску и независимых), студенты позже оценивали потенциальную деловую сделку в среднем более позитивно, чем студентки. Но когда в двух других условиях этой деловой возможности предшествовали либо гендерно-нейтральные (творческие, хорошо информированные), либо женственные Сзаботливые, устанавливающие отношения) описания предпринимателей, женщины были так же или даже более склонны видеть возможность в сложной деловой ситуации, которую они анализировали40. Попутно Гупта и соавторы обнаружили, что в трех странах и мужчины, и “маскулинные” женщины более были склонны заняться предпринимательством41. Два других исследования показали, что мужчины и женщины, которые описывали себя как более “маскулинных’’ личностей, также набирали больше баллов по шкале рискованного поведения в финансовой сфере. Неудивительно, что мужчины приписывают себе больше маскулинных черт, и это объясняет расхождение в рискованном поведении между мужчинами и женщинами42. Но, как указывают обе исследовательские группы, в то время как биологический пол фиксирован, представления маскулинных мужчин и женщин о себе – нет. Например, в США “разрыв маскулинности” постепенно исчезает, по мере того как меняются роли женщин и их статус в обществе43.

Если рискованное поведение – неотъемлемая часть маскулинной идентичности, то мы можем пред сказать, что мужчины будут брать на себя большие финансовые риски, когда им напомнят об этой идентичности или нормах, с ней связанных. Венские ученые Катя Майер-Пести и Эльфрида Пенц показали именно это. Они подавали молодым женщинам и мужчинам маскулинные, феминные или (в контрольном условии) гендерно-нейтральные стимулы. Мужчины, которым перед основным исследованием напоминали про маскулинность, спокойно относились к риску в опроснике об отношении к рискованному поведению в инвестициях44. В недавнем исследовании с использованием довольно неприятного феномена, известного как эффект “неудача как ценность”, также проверялась гипотеза о значимости маскулинной идентичности для финансовых рисков. Оказывается, когда мужчинам дают обратную связь, будто они плохо справились с чем-то, в чем женщины обычно сильны, их самооценка слегка повышается, так как некомпетентность в низкостатусной феминности помогает подтвердить высокостатусную маскулинность. Примечательно, что неудача в женских сферах воспринимается как ценность и для сторонних наблюдателей. Фиктивные соискатели, которые проявляли слабость в “женской” сфере (танцы или область знаний, где обычно сильны женщины), расценивались как более мужественные и, следовательно, были более склонны преуспеть на ведущих должностях по сравнению с мужчинами, у которых отсутствовала некомпетентность в женственности45. Подробно разбираясь в этом феномене, психолог Университета Касселя Марк-Андре Рейнхард и его коллеги обнаружили, что такая обратная связь в форме “неудачи как ценности” повышала интерес мужчин (по са-моотчетам) к рискованному поведению и суммы, которые они были готовы поставить на кон. Этот сдвиг, по-видимому, был вызван более сильной идентификацией с мужественностью46. Любопытно, что инвестиции мужчин, которым говорили, будто они плохо справились с тестом на маскулинность или хорошо – с тестом на феминность, оказывались не более рискованными, чем инвестиции женщин.