Окровавленная культя больно упёрлась Грибушину в нижнюю челюсть. Надавила вниз, заставляя открыть рот. Левой рукой Ян дотянулся до корзины, зачерпнул земли и начал заталкивать её Грибушину в горло.

– Больше корзины дать не могу, не обессудь… – каркала голова. – Почитай, как от себя самой оторвала. Землица заговорённая, мы с ней как одно целое…

Дергач зачерпнул вторую пригоршню. Несколько комочков испачкали лакированную столешницу, на телефонной трубке повис длинный сизый червяк.

– В войну в этих краях много всякой нечисти да падали в людском облике рыскало. Полицаи, бандиты, прочее отребье и душегубы… В землю легли, а земля здесь непростая – тёмная: самые лютовавшие до конца не успокоились. Потревожить – вылезут, опять кровушка закапает, оголодали за столько лет-то… Пока я тут – будут лежать. Но тебе этого не понять, тебе чужая кровь – что? Надо – льёшь. Ты ешь, глотай… Досыта.

Третья пригоршня забила рот Грибушина. Он ещё проталкивал жирную землю в желудок, судорожно работая языком и горлом, но вдохнуть удавалось всё реже. Сопротивляться было бесполезно, ледяная пятерня Дергача давила на лицо без всякой пощады.

Четвёртая пригоршня намертво забила горло. Грибушин в последний раз попытался мотнуть головой, сбросить ладонь…

Ян дождался, когда человек в кресле замрёт окончательно. Поставил голову на место и пошёл к выходу. Умершего в Сафроновке Дергача вели обратно последние слова «Бабы-яги»:

«Весточку передашь – и вертайся. Ляжешь с остальными, а я за тобой присматривать буду. Таким, как ты, без присмотра нельзя, не-е-ет…»

Плотно прильнувший к промзоне микрорайон «Радужный» (семь разноцветных многоэтажек с малогабаритками) остался позади. Теперь новенький внедорожник с трёхлучевой звездой на капоте уверенно колесил в сущем лабиринте, стиснутый вереницами разномастных ограждений. За коими обосновались как мелочёвка наподобие автосервиса с креативным названием «Жигулексус» и тремя хмурыми слесарюгами в грязных робах, так и вполне солидные конторы, вроде мясокомбината «Объеденьев» и гофропроизводства «КартонМакс».

– Да ты смоли, смоли… – отреагировал Скальцев на движение Глеба, машинально потянувшегося к карману, в котором лежала полупустая пачка «Петра», и отдёрнувшего руку. – Я не против, я всё понимаю. Тоже бы нервничал… И Ромаха в тему врубается, запросто – как два пальца в майонез макнуть. Точно, Роман – но не «Преступление и наказание»?

Он хохотнул собственной шуточке, а расположившийся на заднем сиденье лупоглазый, бритый налысо бодибилдер скупо шевельнул тонкими, жёсткими губами:

– Угу, чё…

– Во-о-от, я же говорю, – хмыкнул Всеволод. – Так что – не стесняйся, лови никотиновый оргазм. Я бы ещё вискариком взбодриться предложил, так ведь откажешься. Да, Глебыч?

Черемин еле заметно кивнул. Подумал и всё-таки достал пачку. Игнорируя протянутую Скальцевым зажигалку в форме невыносимо изящного, хрупкого с виду золотого дракона (очередной эксклюзив – без вариантов), щёлкнул своим «Крикетом», неторопливо затянулся.

Всеволод невозмутимо сунул мифологическую рептилию обратно в карман лёгкого пиджака, завертел руль, поворачивая налево.

«Сучара лощёная… – Глеб не без труда сдержал прущее наружу раздражение. – Яйца у тебя теперь не с платиновым напылением?»

Он не был уверен (всё-таки за двенадцать лет город ощутимо изменился), но скорее всего к их цели можно было добраться и другой дорогой, минуя промзону. Всеволод зарулил сюда с одной-единственной целью – показать ему собственность Владислава Германовича Скальцева. В «Трудолюбовке» (так кликали промзону в народе) отцу Севы принадлежало две трети мало-мальски серьёзных производственных площадок, в том числе и «КартонМакс» с «Объеденьевым».

Глеб выдохнул дым в наполовину опущенное окно, мазнул взглядом по серо-зелёному основному корпусу гофропроизводства, растянувшемуся в длину на семь сотен метров. Решётчатое ограждение вокруг территории «гофры» без проблем позволяло разглядеть три фуры, стоящие на погрузке. По эстакаде вёрткими чёрно-оранжевыми клыкастыми жуками сновали погрузчики, вытаскивающие из склада поддоны с продукцией и без задержек набивающие ими нутро прицепов.

Для Глеба картина была уже знакомая, самому завтра в нехитрый процесс «привези-загрузи» включаться. Испытательный срок благополучно истёк на позапрошлой неделе, оформление на «постоянку» прошло без проблем. Казалось бы – выбери кумиром товарища Стаханова и радуйся, у многих знакомых зарплата на треть, а то и вдвое меньше. Но с недавних пор некоторые обстоятельства не способствуют…

«Давай, друг детства, расскажи, что у тебя в сортире вместо бумаги – пачка евриков лежит… – Глеб краешком глаза зацепил хищный профиль Всеволода. – Козырять – так с размахом! Только шиш тебе, а не Наташку. Пройду я через кладбище, утрёшься… А дальше посмотрим, как ты своё слово ценишь».

Друг детства, баловень судьбы, гнида первостатейная – крутил руль с еле заметной ухмылочкой человека, поймавшего птицу Счастья и заставившего её каждый день нести десяток яиц и небрежно роняющего при каждом удобном случае: «Ничего так яичница, да и вкрутую тоже неплохо варятся». Пожалуй, Глебу было бы легче, если б Сева поминутно указывал на ту или иную папину шарагу и лениво изрекал пояснения. «А здесь, Глебыч-почти-пустое-место – цех по изготовлению стеклопакетов, и девять десятых окон в городе – отсюда. А вот там – спецодежду шьют. И конкурентов, что характерно, не водится, у отца с ними разговор весьма-а-а лаконичный – как два пальца в майонез макнуть…» – и так далее.

Но Скальцев-младший ни словечком не коснулся этой стороны своего бытия. Ему хватало того, что Глеб прекрасно понимает – почему маршрут лёг через промзону, а не по объездной. Издевался, тварь, не без утончённости, делая вид, что ничего такого не происходит, а езда по далеко не идеальным дорогам «Трудолюбовки» затеяна исключительно для сокращения расстояния на пару-тройку кэмэ. Бензин экономить нужно, дорог он нынче, не укупишь бензин-то…

Если начистоту, то Глеб с превеликим удовольствием высадился бы из внедорожника, перед этим попортив Севе профиль, и плевать на стероидного Рому. Пару раз всяко дотянулся бы, со знаком качества. Но опять же – обстоятельства, чтоб их…

Глеб Черемин и Всеволод Скальцев были одногодками, по двадцать восемь лет обоим стукнуло совсем недавно, с разницей в месяц. Учились в одном классе, а после того, как десятилетка разродилась последним звонком, семье Череминых пришлось переехать на полторы тысячи километров от родного города.

Судьба порой расписывает книгу нашего бытия причудливей некуда, и Глебу выпало вернуться сюда четыре месяца назад, неожиданно для себя самого, начав жизнь практически с нуля.

Его отец сошёл с ума внезапно, в одночасье, словно ангел-хранитель сел играть с бесом в карты – и продулся безоглядно, в прах. А следом за этим отца душой и разумом окунуло в тёмное, и ничего нельзя было исправить…

Илья Иванович убил жену, престарелых соседей и намеревался прогуляться со стамеской и молотком в следующую квартиру, но не успел. Жильцам из их подъезда привезли мебель, и два грузчика с водителем скрутили хлебнувшего крови безумца.