Покраснев от стыда, Изабель побежала дальше, мимо каких-то магазинчиков, мимо кафе и зеленой скамейки перед входом, мимо огромной клиники для слепых, и вот уже от Якоба ее отделяет одна только улочка, и вот она, большая дверь с кованой решеткой.

Якоб вошел в кабинет Бентхэма, держа обеими руками целую стопку папок, документов, ксерокопий, и плечом закрыл дверь. Бентхэм с некоторым любопытством поднял глаза; он сидел за письменным столом и крутил в руках какую-то фигурку.

— Посмотрите-ка! Нет, сначала положите куда — нибудь документы. — И Бентхэм указал в глубь помещения. А лучше потрогайте его рукой.

И протянул фигурку Якобу, но тот растерянно стоял посреди комнаты, стараясь не выронить папки.

— Вон там, на секретере, еще есть место, — распорядился Бентхэм.

Якоб обернулся, верхний лист плавно полетел на пол. Деревянная статуэтка оказалась гладкой на ощупь и теплой, однако на ладонь поставить ее было невозможно, держаться прямо Будда никак не хотел.

— Вот именно, — кивнул Бентхэм. — Только пальцами другой руки, чуть подталкивая фигурку, можно добиться равновесия, но зато потом убедишься в его совершенстве. Мне подарила этого Будду одна знакомая из Израиля — единственное наследство, доставшееся ей от отца. А тот был директором Восточноазиатского музея в Кельне и владельцем большой частной коллекции. К счастью, вторым браком он женился на арийке, потому и выжил, точнее — умер в сорок третьем году от разрыва сердца. А его дочь тогда была уже в Израиле. Я вел ее процесс, но проиграл.

Бентхэм поставил статуэтку на стол, посмотрел на Якоба, кивнул в сторону, как будто в комнате еще кто-то был, подошел к секретеру и склонился над документами: Кар Ах, вот оно что! Граф Хельдорф.

— Был начальником полиции и за крупную взятку позволил выехать из Германии нескольким состоятельным семействам, — докладывал Якоб. — Но договор о покупке виллы в Трептове подписал за него посредник, потому имя Хельдорф попалось мне только сейчас.

— С тридцать первого — фюрер СА в Берлине — Бранденбурге, верно? До чего же неприятная личность. Его казнили, да?

— В августе сорок четвертого, в тюрьме Плетцензе. Арестовали после двадцатого июля. Вот все и запуталось, он считается участником сопротивления, а потому вне подозрений. Да еще этот посредник. Есть договор о покупке на соответствующую сумму, но из писем Миллерова отца следует, что на самом деле он не получил и десятой части этой суммы. После войны дом унаследовала семья того посредника, их фамилия Крюгер. Муж вроде бы изучал право, а потому решил сам заняться этим делом. Говорит, документы пропали во время войны, и пытается доказать, что его дедушка купил виллу честным путем. Иными словами, Крюгер будто бы не в курсе дела.

— Вообще-то Хельдорф действительно помог нескольким людям, — раздумчиво сказал Бентхэм.

— А Миллер, — рассказывал дальше Якоб, — съездил в Берлин своим ходом, побывал на озере Штехлин, где у них был загородный дом, и всюду его встречали по-хамски. А в Трептове он был потрясен еще и состоянием дома: все запущено, дом разделен на несколько квартир, на первом этаже и в подвале магазин торгует оргтехникой и компьютерными играми. Миллер переслал мне копию письма от этого самого Крюгера, письмо бойкое и наглое, тот решил действовать методом запугивания. Теперь думает нанять адвоката, а именно — Бульта, это имя выплыло из-за скандалов с земельными участками в Зеехофе, он тогда добился внимания прессы к демонстрантам.

— С земельными участками в Зеехофе? Похоже на израильские дела, правда? — спросил Бентхэм. — Как Израиль поступал с палестинцами, так евреи, вернувшись, поступили с немцами, поселившимися на этих участках.

Якоб кивнул:

— А Крюгер в Трептове ссылался на приоритет инвестора, хотя ввиду плачевного состояния дома это просто смешно. Думаю, Бульт от него откажется.

— Ну, знаете, римского права пока еще никто не отменял. — Бентхэм пожал плечами. — Право собственности по давности владения, так это у вас называется, да?

— Надо бы мне туда съездить, — неуверенно сказал Якоб.

Бентхэм смотрел на него очень внимательно:

— Вижу, эта идея вас не вдохновляет? Но вы ведь хотите остаться у нас? Тогда займитесь всерьез этим делом. Подготовьтесь поосновательней. Так будет лучше, да и вам полезно.

Он наклонился, полез в ящик стола и поднял голову, только когда Мод постучала в дверь. Однако искала она Якоба. Сияя так, будто не знает, куда деться от радости, Мод сообщила:

— Ваша жена ждет внизу! Я сказала: он сейчас же спустится. — Последние слова секретарши явно были обращены к Бентхэму, тот одобрительно кивнул и опять взглянул на Якоба:

— Вот и ладно, пройдитесь немного. Это всегда на пользу.

Изабель стояла у входа, вцепившись рукой в лестничные перила, явно волнуясь, и Якобу стало не по себе. Он вывел ее за дверь, взяв за талию, но поцеловал только на улице. Приятно взглянуть на ее нежную кожу и родинку — как ему казалось, жившую собственной жизнью, подобно зверьку, который может и приласкаться, и в любую секунду шмыгнуть в свою норку.

— Изабель!

Он пытался понять, в чем дело. Изабель взглянула на него смущенно:

— Не хотела тебе мешать, просто утро у меня такое странное…

— Да ты мне нисколько не мешаешь.

— Ну, прийти в контору, и без предупреждения… Я из-за вчерашнего. Беспокоилась о тебе.

— Обо мне? Почему?

Якоб! Пойдем сейчас домой? — вдруг предложила она.

Он удивился звуку ее голоса, негромкому и звонкому вместе. «Пойдем домой?» Тело ответило на это предложение скорее, чем мозг. Она хочет домой, хочет с ним в постель. Знал, что она права, и как это просто — взять да и пойти домой, смыть следы угрозы и поражения, забытые только благодаря разговору с Бентхэмом. Как это просто — оказаться вместе в постели, пусть и без вожделения, без страсти, зато с нежностью. Ведь они женаты, и это их любовь, и вместе они могут посмеяться над тем позором, который ему хочется стереть из памяти.

— Да ладно, просто они идиоты, и всё.

Она неуверенно кивнула. Якоб продолжил:

— А давай вечером где-нибудь поужинаем? У меня еще дела. Или ты боишься одна?

Дойдя до конца улицы, Изабель опять обернулась, помахала ему. Якоб поднялся по лестнице, но Дверь в кабинет Бентхэма была заперта, не прикрыта, а по-настоящему заперта, и Якоб как кольнуло: наказан.

Дело о железной дороге оказалось сложным и интересным. «Какая у тебя компания? Веселая? Железнодорожная?» — смеялся Ганс, когда они созванивались. «Ну да, а как еще перевести Railway Company"?» Он встретился с клиентом, типично по — немецки убежденным в успехе предприятия на том основании, что поезда у него не будут опаздывать, не будут стоять на путях и уж тем более сходить с рельсов, когда опала осенняя листва или навалило снегу ровно на один сантиметр. Это был крупный человек, лицо туповатое, одышка, добродушный, но и небезобидный. Элистера и Энтони разбирал смех, как только он появлялся в конторе.