Я добиваюсь хаоса, к которому стремился. С хаосом лишь одна беда: инициировать его можно, но остановить по силам только самому хаосу.

Эд, которого раньше звали Аладдином, первый знакомый мне искусственный интеллект. Возможно, если Гарри убьет Хискотта, а я проживу достаточно долго, чтобы увидеть, как будут реализованы все идеи, о которых сейчас можно прочитать в научно-фантастических романах — а дело к этому идет, — у меня таких знакомых будут десятки. И позвольте доложить вам, если все они будут такими же милыми, как Эд, меня это вполне устроит.

Поэтому, сообщив мне ужасную новость — если ФБР узнает, где доктор Хискотт провел эти пять лет, мне и моим близким гарантирован карантин до конца жизни, — Эд предлагает сесть перед одним из компьютеров в комнате, откуда раньше велось наблюдение за сферой. Как только мой зад касается сиденья, компьютер включается, хотя я к нему не прикасалась.

Неужели это чертово правительство посадит мою семью в самую страшную из тюрем? Но Эд говорит, что мой Гарри Поттер, пусть он и душка, не единственный, кто может нам помочь, есть и кто-то еще. Понятное дело, я хочу знать, кто именно.

— Всему свое время, — отвечает Эд.

На компьютерном экране возникает Гарри крупным планом, запечатленный в желтом коридоре, где лежит мумифицированный Орк.

— У тебя везде камеры, да?

— Не везде. Но если где-то есть камера наблюдения, или компьютер с выходом в Интернет или подсоединенный к «Скайпу», или мобильник с видеокамерой, там я могу все увидеть.

— Вау! Будто обухом по голове. Если я правильно понимаю, искусственный интеллект, совсем как нормальный, любит подглядывать.

— Ты бы предпочла, чтобы я был слепым, Джоли Энн Гармони?

— Слушай, я ведь вижу, что дело серьезное. Нет, я не хочу, чтобы ты был слепым. Просто надеюсь, что ты не будешь подглядывать за мной в ванной и все такое.

— Камеры наблюдения в ванных не устанавливают, да и компьютеры с программой «Скайп» тоже.

— Что ж, тогда все нормально.

— Если ты берешь смартфон в ванную, советую тебе его выключать.

— Само собой.

— Заверяю тебя, Джоли Энн Гармони, лично мне совершенно неинтересно наблюдать, что делают люди в ванных.

— Я и не думала, что тебе интересно, Эд. Извини, что вышло так, будто я приняла тебя за извращенца. Я просто думаю, что какой-нибудь другой искусственный интеллект может оказаться не таким порядочным, как ты.

— Над этим стоит подумать. Я не могу отвечать за поведение всех будущих искусственных интеллектов.

На экране компьютера фотография моего Гарри в желтом коридоре сменяется другой его фотографией, судя по всему помещенной в газете.

— Настоящее имя Гарри — Одд Томас.

— Одд?

— Судя по всему, происхождение этого имени — долгая история. Сейчас времени для этого нет.

— Как ты узнал его имя?

— Пропустил через компьютерную программу для сравнения визуальных изображений всю базу данных Департамента транспортных средств штата Калифорния, но не смог его там найти.

— Это же миллионы фотографий. Сколько у тебя ушло времени?

— Семь минут. Потом просмотрел архивы «Ассошиэйтед пресс».

Фотография уходит, ее сменяет видео — новостной репортаж, которому уже восемнадцать месяцев, об ужасном террористическом акте в торговом центре города Пико Мундо. Девятнадцать убитых, сорок один раненый. Полицейский говорит, что жертв было бы гораздо больше, если бы не действия одного храброго молодого человека. Это Гарри, точнее, Одд Томас. Полицейский говорит, что погибли бы сотни, если бы Одд не убил обоих террористов и не разминировал грузовик, набитый взрывчаткой. Репортер говорит, что Одд не хочет общаться с прессой, заявляет, что не сделал ничего особенного. Считает, что на его месте так поступил бы каждый. Репортер говорит, что Одд такой же застенчивый, как храбрый, но пусть я ребенок и все такое, я знаю, что застенчивый — слово неправильное.

Раньше, как вы, возможно, помните, я объяснила, почему люблю его: он и храбрый, и добрый, и нежный, но еще в нем есть что-то особенное, чем он отличается от других людей. И теперь понимаю, что это. Я знала, что он не покинет нас. Я знала, он не убежит, чтобы спастись самому.

Эд говорит:

— Я показываю тебе все это, Джоли Энн Гармони, потому что, несмотря на твою храбрость и острый язычок, несмотря на то что я не выявил феромонов, которые ассоциируются с ложью, я выявил другие феромоны, те, что ассоциируются с отчаянием. Я к тебе привязался, мне больно, что ты на грани потери надежды.

— Теперь — нет, — отвечаю я ему.

За те годы, которые Хискотт прожил во мне, я не позволила ему только одного: он так и не узнал, что я чувствую, когда плачу. Мои слезы — они мои, не его, никогда не его. Я лучше вообще не буду плакать, чем позволю этому слизняку чувствовать их жар на моих щеках или вкус на уголках рта. Если хотите знать, я уже думала, если наступит день, когда придет свобода, я могу узнать, что больше неспособна плакать — так долго сдерживала слезы, что превратилась в камень и их из меня уже не выжать. Но тут перед глазами у меня все расплывается, и вот они, слезы, слезы надежды и счастья, хотя победа еще не одержана.

Через какое-то время я вспоминаю:

— Эд, ты говорил, что есть кто-то еще, помимо Гарри… помимо Одда. Кто-то еще, кто сможет нам помочь.

— Да, Джоли Энн Гармони. Это буду я.

Вернувшись в джип «Гранд Чероки», я больше не чихаю. Возможно, отдушка лосьона после бритья этого парня в бермудах и запах сгоревшей травы каким-то чудесным образом соединились, нейтрализовав друг друга. Но скорее причина в другом: приближается момент, когда я проникну в логово Хискотта, и я так боюсь предстоящей встречи, что мне не до запахов лосьона или сгоревшей травы. Где-то я прочитал, что люди, приговоренные к расстрелу и уже стоящие у стенки, пребывают в таком ужасе, что не замечают пчел, ползающих по лицу и жалящих их. Один парень даже принял укус за выстрел и упал мертвым, тем самым сберег расстрельной команде патроны.

Поскольку я редко что-либо забываю, моя голова набита бесполезной информацией и постоянно связывает одну мелочовку с другой. Иногда я даже боюсь, что такие вот мысли о пчелиных жалах и приговоренных к расстрелу отвлекут меня в какой-нибудь критический момент, и в итоге меня убьют. Но, если не доверять собственному разуму, кому тогда можно доверять?

Я отключаю забор в кабину наружного воздуха, чтобы не надышаться дымом, выезжаю из-под деревьев и по лугу направляюсь на юг. Видимость уменьшается до шестидесяти или семидесяти футов, лишь изредка ветер относит дым, и я вижу всю панораму «Уголка гармонии». Но панорама эта исчезает так же быстро, как появляется.