– Не смей. Не смей просить прощения, не смей сожалеть. Это были самые великолепные дни моей жизни. – Взглядом, полным любви, посмотрев на Семриаль, он сказал: – Спасибо тебе, друг мой… И если даже время вдруг повернулось бы вспять, я, не раздумывая, вновь прожил бы те мгновения, – и, тихо положив голову на плечо своей возлюбленной, умолк.

В этот самый час из дверного проёма послышались голоса и хаотично рассевшиеся мародёры стремительно привстали, подобрав с окровавленного пола оружия.

– Будь ты проклята, Эльда! – беспрерывно орал голос. – Я вздёрну тебя, вздёрну, ты меня слышишь? – прихрамывая и опираясь на своих гвардейцев, нарисовался Мелзор с прощальным подарком ведьмы. Благородный рыцарский лик, способствующий ему в лицедействе, был наполовину изуродован огнём. Он медленно и злорадно приближался к Лямелю, пристально заглядывая ему будто в душу. Небольшой стилет потихоньку оголился, и герцог, схватив поэта за шкирку, приготовился его вонзить. Лямель сомкнул веки в ожидании укуса острия. Он даже не противился грубому насилию, да, впрочем, где бы он взял силы? Его дыхание затаилось. Он ожидал… Мелзор собирался вонзить стилет в юное тело поэта, как некий блеск ослепил его глаза. Обернув свой взор под шум бесчисленных лат, он узнал своё отражение на кончике копья, приставленного к его горлу. Огромный отряд с очень знакомыми ему фамильными гербами заполонил Лунный зал. Мелзор недоумевал… Находясь вдали от своей армии, он не мог знать об исходе битвы под Заребом, самоуверенно надеясь на ослепительную победу своих головорезов. И сейчас, окружённый повсюду неизвестными воинами, он мало-помалу осознавал плачевность своего плана. Стилет выпал из рук, подпрыгивая на мраморном полу. Мелзор, словно безумец, глядел на латников через щелины их забрал, но кроме ненависти разглядеть ничего так и не удалось.

– Кто вы? – кричал он витязям, но в ответ доблестные защитники Кесгора молчали, как бы ожидая чего-то. – Кто вы, я вас спрашиваю?! Вы не должны тут быть. Я разгромил, уничтожил всех! Где Далагул? Далагул! – судорожно звал он своего верного пса, впадая в невыразимую ярость.

Среди толпы не издалось ни звука. Железные воины молча созерцали жалкий вид герцога. Отбросив Лямеля в сторону и сорвав с себя белый мундир, он начал терять рассудок. Валяясь на полу, герцог плакал, словно дитя, сломавшее любимую игрушку.

Взгляните только, к чему может привести тщеславие, бесчестность и слепая уверенность в своём могуществе. Власть, словно птица, и, если с ней не обращаться подобающе, достойно, она может улететь, вдобавок клюнув вам в голову. Всегда нужно уважать силу, вручённую Всевышним, и призадумываться, для чего она вам дана.

Некий призрачный стилет, подобный тому, что был поднят над головой Лямеля, сейчас вонзился в самого Мелзора, пройдя гораздо глубже, чем мог бы дойти обычный клинок, – в душу. Но это был не последний удар. Внезапно воины построились в ряд, открыв небольшой проход среди толпы. В воцарившейся тишине послышались звоны рыцарских шпор. Некто в золотом шлеме грузными шагами подошёл к Мелзору, уже потерявшему свою личность.

– Неужели ты думал, что твоя власть вечна? – произнёс рыцарь.

– Кто ты? Покажись! – завопил павший вельможа продолжительным стоном.

Рыцарь, немного постояв перед сумасбродным герцогом, снял с себя головной убор. Перед ним во всем своём великолепии гордо возвышался, уподобившись непоколебимой горе, скуластый старик с поистине благородным лицом и добрыми глазами.

– Отец? – смутился Мелзор, узнав в образе седовласого паладина человека, давшего ему жизнь.

– Встань, сын мой! – властно приказал Аргеол.

Тот привстал кое-как, не смея перечить отцу.

– Взгляни вокруг, Мелзор, взгляни на себя. Посмотри, что ты натворил. И всё ради ненасытной власти? Ты покусился на трон своего отца, который и так перешёл бы тебе по наследству, сделал из Кесгора логово убийц, сгубил множество душ! Из-за чего? – крикнул король грозным тоном отца.

Мелзору было нечего ответить. Он ушёл в себя, пугаясь каждой нотки в устах своего повелителя. Некогда грозный и самовлюблённый рыцарь сходил с ума, превращаясь в сознании в пятилетнего мальчишку. Безумие стало для него истинной мукой, достойной его деяний. Но как же было тяжко отцу стать свидетелем краха своего отпрыска, тем более что поражение это настигло сына от его же руки. Как будто невидимый кулак сжимал старое сердце Аргеола. Перед глазами короля пролетели детские годы Мелзора, его первые шаги, его первые огорчения и радости. Он любил своего сына ровно столько, сколько и ненавидел. Внутри старика боролся король и отец, и каждый удар, нанесённый противнику, отражался в его бедной душе. Он смотрел на ползающего по кровавому полу наследника своего престола, хотел броситься к нему, заключить в объятия, погладить по голове и, тихо убаюкав его, убедить испуганное чадо, что всё кругом просто-напросто кошмарный сон. Ему так хотелось укрыть маленького принца одеялом, как в прежние времена, и поцеловать в щёчку, пожелав волшебных сновидений… Но победил в нём король, и, утопая в муках отцовской любви, он приказал:

– Уведите его! – провозгласил он, слыша за спиной душераздирающий плач своего единственного чада.

Наступило утро. Какое именно по счёту, Лямель не знал. Единственное, что запечатлелось в памяти, так это добрая улыбка Аргеола. Потом всё померкло. Очнувшись в роскошной королевской опочивальне, он еле вспомнил, что произошло. Спал он, скажу я вам, несколько дней, вдоволь отсыпаясь за бессонные дни, проведённые в беспокойстве. Спал он долго, сладко, в умиротворении. Единственные признаки, свидетельствующие, что он жив, – ровное дыхание и довольная улыбка, отражающая приятные сновидения. По крайней мере, так подумалось друзьям, тихо ожидающим пробуждения поэта. Руан и Семриаль очнулись гораздо раньше своего чуткого и эмоционального друга. Как же много пришлось пережить хрупкой и восприимчивой душе юного поэта. И пока Руан, притиснув нимфу к себе, благодарил Всевышнего, утреннее солнце всё больше возвышалось, весело играя тёплыми лучами на лице Лямеля. Недолго пришлось повозиться солнечному зайчику, вскоре от яркого света, просочившегося сквозь скованные веки, зажмурились глаза. Первое, что увидел Лямель за последние несколько сонных дней – улыбающуюся чету, очень и очень знакомую ему.

– Смотри, он просыпается, – счастливо отозвался задорный девчачий голос.

– А интересно, чьё имя он произнесёт первым? – спросил второй голос, смеясь от забавного вида пробудившегося поэта.

Лямель в свою очередь зажмурился: он старался разглядеть хоть что-нибудь сквозь затуманенный взор:

– Кто вы?

– Ты что, совсем мозги свои проспал? – нахмурился Руан, не теряя, однако, ни капли весёлости духа.

– Друзья?

– Ну вот, вернулся, добро пожаловать, дружище!

– Мы уже давно ждём тебя, Лямель, – добавила Семриаль, усевшись на край его кровати: – Кстати, а где же… – выискивая непоседливый гриб, начала она.