Башкарев нашел в своем архиве и дал мне журнал «Служу Отечеству!» с иллюстрированным очерком «Генерал и его тыл». Симочка оказалась миловидной располневшей брюнеткой с пушком на верхней губе и томным карим взором, исполненным тайной готовности составить счастье всем мужчинам сразу. На снимках она была запечатлена в разных платьях, но непременно темных и отделанных мехом, а волосы ее всегда вздымались в высоком начесе. Что касается самого Мостолыгина, он выглядел типичным воякой: брав, подтянут, жилист, а в лице столько мужества, что невозможно понять, глуп он или умен. Я позвонила ему, грустно представилась супругой Лапузина и попросила принять по личному вопросу. Он поколебался, но не отказал женщине. Офицер все-таки!

Увидев меня, Федя повалился на диван и долго хохотал: я сделала себе гарнизонную «бабетту», накинула сверху черную газовую косынку и надела темное австрийское платье с норковой опушкой по декольте. Этот наряд мама раздобыла у своей подруги-генеральши, уверявшей, что в семьдесят девятом в Вюнсдорфе она вдвое переплатила за него начальнику военторга.

Мостолыгин принял нас в штабной палатке, разбитой на краю опытного поля. У входа однорукий прапорщик, ловко управляясь единственной пятерней, жарил на мангале шашлыки. Генерал же резался с порученцем в нарды, запивая азарт водочкой. Когда мы вошли, он оторвался от игры и долго, с недоумением меня рассматривал. Потом предложил нам сесть и даже выпить. Федя завел заранее заготовленную нудную мольбу о снисхождении в размере пяти процентов. Генерал слушал, перекатывая в широких ладонях игральные кости и продолжая с интересом меня изучать. Когда Лапузин закончил, герой Афгана встал и, прохаживаясь по палатке, принялся спокойно объяснять, что не может уступить не только пять, но даже один процент. Нет, он не жадный, просто из этих пятидесяти процентов ему не достанется ничего, разве только пустяк – жене на обновку (он выразительно глянул на норковую оторочку моего платья). Деньги ему нужны, чтобы кормить личный состав и выплачивать довольствие офицерам. Скотина Ельцин, обещавший лечь на рельсы, если жизнь народа ухудшится, всех надул и раздал страну олигархам. Армия в нищете, в ничтожестве, выживать приходится за счет внутренних и внешних резервов. Каждый рубль на счету.

– Что ж, простите нас за отнятое время! – сказала я, вставая и глядя на него глазами женщины, разочаровавшейся в своем гинекологе. – Пойдемте, Федор, мы опоздаем на кладбище!

– У вас похороны? – участливо спросил генерал, делая подобающее лицо.

– Нет, сегодня день гибели моего жениха. Он пал под Кандагаром семь лет назад.

– Фамилия?

– Лейтенант Боркан, – я назвала фамилию паренька, занимавшегося карате в подпольной секции у моего первого мужа Дэна.

Севка Боркан действительно погиб в Афгане. Когда бедного мальчика привезли, мы ездили его хоронить.

– Род войск? – сухо спросил генерал.

– Десантник, – ответила я, вспомнив берет с кокардой, лежавший на цинковом гробе.

– Вроде был такой у Лебедя, – подсказал однорукий прапорщик, внося шампуры с шипящим шашлыком. И мне страшно захотелось есть.

Лицо Мостолыгина потемнело, напряглось от внутренней борьбы, но затем посветлело, и он произнес почти равнодушно:

– Да, много отличных парней там полегло. Много!

Уходя, я бросила через плечо скифский взгляд и сказала:

– Генерал, сегодня вы были таким же стойким, как при Абдул-Анаре!

И вышла.

– Ну вот уж это ты напрасно! – укорил меня Лапузин, когда мы сели в машину.

– Еще не вечер…

Утром позвонил порученец и сказал, что генерал согласен уступить нам пять процентов.

Вечером, после ужина в «Метрополе», привезя меня домой, Федя встал на колени в прихожей и снова умолял выйти за него, уверяя, что с аспиранткой покончено навсегда. Я, делая вид, будто колеблюсь, согласилась. Мама сняла со стены икону и благословила нас. Он даже заплакал от счастья, не понимая: будь у него хоть сто аспиранток, я бы все равно приняла предложение, потому что вдвоем мы составляли могучую группу захвата материальных ценностей, лежавших в ту пору кое-как и черт знает где…

– Мне кажется, вы бы и без него справились! – сварливо заметил Кокотов.

– Э, не скажите, Андрюша! Я принадлежу к тому старомодному типу женщин, которые способны на многое, только когда рядом мужчина. Это включает во мне какие-то тайные жизненные силы, и я становлюсь гораздо умнее, сильнее, смелее, изобретательнее мужчины, я руковожу, командую, направляю его. Со стороны может показаться, что он совсем не нужен, даже мешает, но стоит мне остаться одной, я делаюсь беспомощной, точно волшебница, потерявшая свою хрустальную палочку. Это, Андрюша, моя страшная тайна! Ее не знает никто, но вам я доверяю.

– И долго он стоял на коленях? – поинтересовался писатель.

– Нет, недолго. Я разрешила ему подняться и остаться. Мама срочно уехала к подруге. Не надо, не смотрите на меня так! Ну как вам объяснить? Чтобы понять, надо быть женщиной. Когда ты собираешься замуж за нелюбимого, очень важно убедиться, что он не повернут на сексе. С нежеланным мужчиной вполне можно спать в общей постели, если он не ведет себя как маньяк с вагиноискателем между ног. И еще, вспомните, иногда я превращалась в «голову профессора Доуэля», равнодушную к нуждам тела. Во время наших почти целомудренных свиданий Лапузин много говорил о своей бурной молодости, представая в рассказах мачо международного класса, и это внушало оптимизм: тот, кто докладывает обольщаемой женщине о своих прежних победах, на деле оказывается гораздо скромнее, чем на словах. Но я хотела убедиться в этом до штампа в паспорте. Предчувствия меня не обманули: как и большинство спортсменов, Федя так любил и тренировал свою мускулатуру, что на мое тело у него просто не оставалось сил. В постели он вел себя подобно борцу на ковре: захват, бросок на лопатки или перевод противника в партер, минутное удержание, чтобы рефери успел зафиксировать, и наконец гортанный возглас торжествующего облегчения. Меня это вполне устраивало. Ничего, что я так с вами откровенна?

– Мне не привыкать…

– Ну, не злитесь! Хотите, снова выпьем на брудершафт?

– Хочу…

– Ну, погодите, погодите же! – Наталья Павловна еле оторвала от себя Кокотова, который успел всего за минуту перецеловать Обоярову во многие ответственные места. – Ну, хватит же! Я вам не дорассказала!

– Потом! – задыхаясь, отверг он и снова припал губами к ее груди.

– Стойте! – предостерегающе воскликнула она.

– Что такое?

– Таракан!

– Где?

– Вон! – Она показала пальцем на рыжее насекомое, сидевшее на краю столика и приветливо шевелившее усиками. – Какой любопытный!

– Давно не морили, – предположил Андрей Львович, приостывая. – Директор здесь на всем экономит. Бр-р-р… Гадость!