— Приходилось, — сказал я. — В Белоруссии. Причем от людей, которым стоит верить. Правда, судя по всему, там никакой мистики…

И в Белоруссии они есть? — чуть дивился он непритворно. — Вот не слышал… Хотя ничего удивительного: в Белоруссии тоже чащобы добрые, иные нашим сибирским не уступят. Все правильно, никакой мистики. Мы с отцом в тайге такого собственными глазами видели, да и многие наши деревенские… Годов до тридцатых их в тайге не то чтобы кишмя кишело, но обитало немало. Это потом пошли стройки-лесоповалы, и они ушли, я так полагаю, на север, в места необжитые. И точно, никакой мистики. Это не леший и не черт, просто животное такое, хоть и очень умное — ну да медведь с росомахой тоже не дураки… К чему это я? Животное. Здоровенный такой дядя, весь в шерсти, и рожа, довольно-таки обезьянья, сплошь заросла диким волосом, такая, что не только красотка — ни одна баба не польстится. Да и говорить они не умеют, достоверно известно, и в жизни я не слышал, чтобы они баб уманивали или обижали как-то, случаев не было. Они вообще никого первыми не обижали, если их не трогать, — ну и не было дураков их первыми трогать. Отношение к ним держалось самое спокойное, они, в отличие от прочего зверья, никому никогда вреда не приносили. К чему я клоню? Да к тому, что верю я исключительно в ту разновидность лесного черта, который и не черт вовсе… Что у тебя еще?

— Странно, что Сидорчук вдруг заплутал в трех соснах. Старый лесовик, и вдруг…

— Тоже не ребус, — моментально ответил полковник. — Вот об этом я обстоятельно поговорил с медиками, было время. Объяснение есть. Твой старшина, не забывай, чуть ли не десять дней каждый вечер в корчме бимбер[10]пивком лакировал. Верю, что не увлекался, и тем не менее… Медики уверенно говорили: подобных случаев немало, и они им прекрасно известны. Понимаешь ли, при достаточно долгой, пусть и умеренной, но регулярной выпивке любого может торкнуть хоть и не белая горячка, а кратковременное помутнение сознания. Потом проходит без всяких последствий. Крайне это похоже на то, что с твоим старшиной произошло… Еще что?

— Поведение собак, — сказал я.

Он даже рассмеялся, без малейшей насмешки, искренне, весело:

— Ну, тут уж ответ долго искать не надо. Ты же вроде охотничал?

— Да так, баловался, — сказал я. — Исключительно по птице, раз только на кабана ходили…

— Значит, с медведями дела не имел?

— Не приходилось как-то…

— Вот то-то и оно, сокол мой! — нацелил он на меня указательный палец. — А у меня дед с отцом знатные были медвежатники, да и меня первый раз взяли на берлогу, когда мне шестнадцать стукнуло — аккурат в последний год перед Великой Октябрьской. Ну, тогда не я один по нему стрелял, но лично за мной два медведя числится. Так вот, чтоб ты знал… Только зверовая лайка, как раз и натасканная медведя за «штаны» хватать, попав на его след, преспокойно по нему пойдет, без малейшего страха. А все остальные, попав на медвежий след, будут себя вести в точности так, как ты описывал Ульяшову. В точности. Собачки у нас хорошие, охулки на лапу не положат, но натасканы они исключительно на человека. И нет у меня никаких сомнений, что там крутился медведь. Они ведь тут водятся, насколько я знаю?

— Водятся, — сказал я. — Но гораздо выше, у самых гор, и сюда забредают редко.

Но ведь забредают? Вполне мог забрести и сейчас — тем более что они, вылезши после спячки, худющие и голодные. Вполне мог рыскать возле деревни в надежде чем-то да поживиться, да хотя бы оплошавшей собакой. У нас одного такого мужики застрелили по весне, потому что он с голодухи в овчарню полез, когда еще и не стемнело толком. Медвежий запах — это я тебе скажу, такая штука… Если снова чуть отклониться от главного… Случались, знаешь ли, штукари, выдававшие себя за колдунов выгоды и уважения ради. Вот едет свадьба, прямиком в распахнутые ворота, и вдруг кони встали, шарахнулись, упираются, во двор не идут. «Колдун» стоит тут же и ухмыляется: мол, не позвали меня на свадьбу, вот я и изладил, в следующий раз зовите заранее, да на почетное место. А это он, хитрован, столбы у ворот заранее медвежьим салом намазал! У лошадей зрение плоховатое, а вот нюх отличный, они почуяли и шарахнулись. Не только колдуны самозваные, но и обычные парни из ухарей порой так шутили. Но редко. Потому что, если свадьба дознается, били крепко. Вот тебе и объяснение. Что-то еще не слава богу?

— Цветы, — сказал я. — Вот как вы их объясните? Ведь мы, слово офицера, их оба с Сулиным слышали. Я не большой знаток психиатрии, но вроде бы двум людям одновременно одни и те же галлюцинации привидеться или услышаться никак не могут. Дело сугубо индивидуальное…

— Цветы, цветы… — барабанил он пальцами по коленке. — Верю я, что вы все это слышали, оба вместе. И не допускаю даже мысли, что вы, сговорившись, меня разыграть решили — прекрасно понимаете, что не время и не место. Да и в спокойное время, в спокойном месте не стали бы начальство разыгрывать, не курсанты сопливые. Цветы… Ладно, согласен, что это самое темное местечко во всей этой истории. Однако само по себе это никак не доказывает реального существования лесного черта. И нет доказательств, что это вообще с ним как-то связано. То, что подарил их именно Факир, ничего еще не доказывает. — Он помолчал. — Ты знаешь, твой капрал-мистик прав в одном: в глуши порой и в самом деле случается всякое. Не лезущее в обычные рамки. Сугубо между нами… Не только отец с дедом, но и наши мужики, и я сам видели в тайге кое-что такое… не лезущее. Но лично я, в отличие от стариков, уверен на все сто: никакая это не чертовщина, а попросту неизвестное пока что науке, непризнанное ею явление природы. Некий природный феномен. Ну не докопалась еще наука до разгадки! Кстати, она очень многое далеко не сразу признавала — те же метеориты вспомнить, да мало ли случаев… Кстати, в «лесных людей» она тоже пока что не верит, хотя они есть. Говорил я с одним ученым еще до войны, как раз на их тему. Он мне так и отрезал: пока, мол, этот ваш лесной человек не попадет нам в руки живым или мертвым, пока мы его не исследуем со всей скрупулезностью, не признаем. А он не такой дурак, чтобы им в руки попадаться… В общем, запишем ваши цветочки в разряд неизвестных пока что науке феноменов природы. Тем более что опровергающих такую точку зрения фактов у тебя наверняка нет? Ну вот видишь… Нехай себе проходит как загадка. Загадка природы. Их до сих пор хватает. Так оно выйдет материалистичнее, что ли…

Меня так и подмывало спросить: а что же он в тайге видел своими глазами? Не лезшее в рамки? Но крепко я подозревал, что не расскажет…

— Вот так, — сказал полковник. — Ну что, сокол, сбил я тебя с этой паршивой, откровенно говоря, позиции? «Не знаю, что и думать». Или как?

Собрав все свое скудное лицедейское мастерство, и сделал вид, будто чуть призадумался, потом сказал медленно:

— Пожалуй что сбили, товарищ полковник…

Отчаянно кривил душой: на самом деле с моей позиции он меня изрядно потеснил, но полностью не сбил, краешек позиции я все же удерживал. Краешек… Где-то на обочине сознания прочно угнездилось прежнее «не знаю, что и думать».