пришел ко мне вечером. Потом зашел к Люси и… — Он замолчал и потер ладонью лоб. — Как я мог? Ведь она… она хотела пойти на виселицу за меня, а я… я…

Паркер не прерывал его. По-прежнему стоял выпрямившись напротив сидевшего и не сводил с него глаз ни на секунду.

— …сказал ей, что между нами все кончено. Что я ее уже не люблю, хоть и уважаю и не имею к ней никаких претензий? Сказал, что хочу уехать и возвращаю ей свободу…

— А она?

— Она? Начала тихо плакать. Потом спросила меня, есть ли в моей жизни другая женщина? Я ответил, что да. Не мог ей солгать, хоть и не дал ей понять, о ком идет речь. Сказал, что не могу жить с ней под одной крышей, думая о другой женщине. Что это непорядочно. А она… она сказала, что никогда не перестанет меня любить и верит, что я вернусь к ней… Потом я вышел. Мне было очень тяжело. Сел в комнате и не знал, хорошо ли я поступил. Начал колебаться. Но было уже поздно. Спустился вниз. Ведь меня еще ждал разговор с Айоном. Решил, что ничего ему не буду объяснять, но скажу, что мои личные дела заставляют выехать и я еду в Америку. Естественно, не сообщил бы американцам того, чем мы занимались здесь. Я знал, что Айон доведет исследование до конца. Правда, Гастингс хотел, чтобы я руководил исследовательской лабораторией в Филадельфии и продолжал то, что мы здесь начали, но есть другая отрасль, над которой мы не работали с Айоном и которая меня интересует. Думаю, много мог бы сделать в этом плане… Вошел. Айон сидел за столом. В его спине торчал нож. Я не мог тронуться с места… Стоял как окаменевший… Потом хотел что-нибудь сделать… Нож… Нож Люси… Я прикоснулся к нему, потому что вдруг решил его скрыть… Кто-то, видимо, хотел… Разные мысли клубились у меня в голове… Но нож засел глубоко… Это было так страшно… Я сразу отпустил его и убежал наверх. Вошел в комнату, а потом вышел и постучал к Гастингсу. Сейчас я не имел права уезжать… Кто же закончит нашу работу? Несмотря ни на что, на то, что случилось… и… что произойдет, эта работа важнее, чем жизнь одного или двух человек. К тому же, — он опустил глаза, — Айон верил, что она принесет людям много добра… Я должен закончить за него эту работу… Только так я могу возместить… Хоть и знаю, что ничто никогда не исправит того, что произошло…

— Хотел бы вам верить, профессор, — сказал Паркер. — Есть у вас еще что-нибудь добавить?

— Я больше ничего не знаю… Ах да, после ужина ко мне подошел Дэвис и попросил о встрече, но в парке мы разминулись, и он постучал ко мне позже. Времени было где-то половина одиннадцатого, за пару минут перед приходом Гастингса. Он был очень взволнован и просил меня о чем-то, о тысяче фунтов взаймы, кажется. Но я тоже был не в настроении, отказал и отправил его. Сейчас мне даже жаль, потому что я располагаю такими деньгами и мог бы ему одолжить. Это порядочный парень.

— И позже вы его уже не видели?

— Нет.

— Возвращайтесь к себе, профессор, и прошу вас не удаляться от дома. Вы можете быть нам еще нужны.

Спарроу встал и направился к двери. Остановился.

— Но, — он помедлил, подыскивая слова, — то, что я вам сказал, должно остаться… останется между нами, надеюсь?

— Мы не занимаемся разглашением личных секретов, профессор, — сухо заметил Паркер. — Кроме того, я хочу, чтобы вы помнили, что как мистер Алекс, так и я были друзьями Айона Драммонда. А, как вы знаете, настоящих друзей у него было немного.

Гарольд Спарроу вышел с опущенной головой.

XII

Тысяча фунтов

Когда дверь за ним закрылась, Паркер посмотрел на Алекса и развел руками.

— Слышал? И что ты по этому поводу думаешь?

— Я думаю, почему по милости Бога две такие прекрасные женщины появились в жизни этого человека.

— Потому что, — спокойно сказал инспектор — профессор Гарольд Спарроу в жизни не прочитал ни одной детективной повести. Это необычный человек для нашей испорченной эпохи. Кроме того, что мы видели, в нем есть сила, отвага, упорство, а самое главное — чистота, то есть та черта, которую женщины уважают, если только соприкоснутся с ней. Вопреки распространенному мнению и всей мировой литературе женщина всегда готова полюбить солидного мужчину. К тому Гарольд Спарроу — очень умный человек. Умный не в смысле той эффективной интеллигентности, которую каждый юноша из богатой семьи тоннами получает в Оксфорде. Гарольд Спарроу отличает добро от зла, а это очень трудно, судя по тому, что мы видим вокруг.

— Ну и что из этого? — буркнул Алекс. — Результат-то вот какой!

— Его подвела его же чистота. Он хотел поступить как лучше, хотел победить зло, а потом взять на себя ответственность за то, что произошло.

— Откуда ты знаешь, что он не прочел ни одной детективной повести?

— Он не оставил бы на ноже отпечатков пальцев, а если бы оставил, подумал о них позже. Вошел сюда абсолютно убежденный, что никто не знает о его посещении кабинета. Хотел сначала узнать, как обстоит дело. Что меня беспокоит, так это факт, что кончики его туфлей покрыты пылью после вчерашней прогулки по парку и на них нет следов крови. К счастью, он их сегодня не чистил. Кроме того… но не будем опережать события. Тебя что-то поразило в следствии?

— Пара деталей, — Алекс кивнул головой. — Но я еще не могу ничего тебе о них сказать. Пока помолчу. У меня есть одна теория…

— И у меня есть одна теория, — согласно кивнул Паркер. — Ты хочешь сказать, что начинаешь подозревать кого-то конкретного в убийстве Айона?

— Да. Но, видишь ли, я этих людей уже чуть-чуть успел узнать. Может, мной руководит импульс? Я еще почти ничего не понимаю. Кстати, моя теория во многом зависит от того, что мы здесь услышим. Ведь мы видели только двоих.

— Да. Нужно допросить сейчас мистера Дэвиса? Как ты думаешь?

— Не оглядывайся на меня, Бен. Я только ухо, не больше.

— Хорошо, — согласился Паркер. — Смотри! Думай! Это очень трудное дело. Мы уже отказались от двух убийц, которые вызвались ими считаться по своей воле. А мистер Дэвис имеет у нас столько же шансов, сколько и они. Джонс!

— Да, шеф?

— Пригласи сюда мистера Филипа Дэвиса!

— Слушаюсь, шеф!

Паркер поправил