— Надеюсь, это был приятный сюрприз? — невинно спросила она.

— Как всякий сюрприз.

— И ничто не дрогнуло в тебе?

— Отчего же.

— Где болит?

— Нет, боли нет. Немножко чувствую себя не в своей тарелке. Но это пройдет.

— Шок?

— Не преувеличивай масштабы бедствия, — ответил он серьезным тоном, но глаза его смеялись.

Она прыснула, как девчонка.

— А я вот волновалась. Нервы, знаешь ли. Ты всегда заставлял меня нервничать.

В его глазах снова мелькнула улыбка.

— Ты стоишь передо мной, как перед судом присяжных. Ситуация и вправду серьезная, но не трагическая, Сара. Не надо бить себя в грудь. Если тебе нужно отпущение грехов, обратись к священнику.

У нее чуть не открылся рот от удивления. Какой он все же чуткий, внимательный, и голос у него нисколько не изменился. И в то же время он по-прежнему прямой и неуступчивый, не зря в авиации заслужил прозвище Железный. Он многое знал, о многом догадывался, он все понимал, но при этом не позволял, чтобы им манипулировали, не становился марионеткой в чужих руках. Это была стальная стена, слишком устойчивая, чтобы ее можно было разрушить, слишком гладкая, чтобы ее одолеть, и слишком длинная, чтобы обойти. Значит, надо поискать дверцу.

— Но ты ведь не знаешь, о чем я хочу поговорить, — рассудительно сказала Сара.

— Нет, зато я знаю тебя. Ты всегда обожала душещипательную киношку с Джоан Кроуфорд в туалетах от Адриана, которая жертвует собой ради какого-нибудь идиота. Я не любитель этого жанра, и мне не нравится запах горящей плоти.

Эд заметил, как она напряглась, но, прежде чем она успела отстраниться, приблизился к ней, прижался к ее щеке и глубоко втянул в себя ее запах.

— Ты пахнешь гораздо приятней. Мне всегда нравился твой запах.

Она заглянула в его карие глаза, магия которых всегда лишала ее воли. Она сглотнула комок, подступивший к горлу.

— Да, я помню. Мне ни разу не удалось затащить тебя ни на один сеанс. — Она рассмеялась и добавила почти трагически: — Сейчас мне предстоит разыграть душещипательную сцену.

— Ну, это не твое амплуа. Ты, правда, пыталась иногда изобразить пафос, но только когда не знала, как ко мне подступиться. Так что расслабься, Сара, не напрягайся. Не беспокойся насчет моей реакции. Джеймс — замечательная новость. Может, поздновато дошедшая, но лучше поздно, чем никогда. — Он пожал плечами. — Нельзя сожалеть о том, о чем даже не ведаешь. Главное — ты пришла ко мне, чтобы сказать об этом. Можешь кричать об этом на весь мир, можешь прошептать на ухо, не важно, как ты это сделаешь. Другое дело, если бы ты это от меня скрыла. Или если бы я услышал об этом от постороннего человека. Я никогда не подозревал о существовании сына, но я чертовски рад, что он у меня есть. А теперь можешь рассказать мне все во всех подробностях и ничего не боясь. Мне важно одно — ты пришла, чтобы сказать мне об этом.

Самообладание вернулось к Саре.

— У меня никогда в мыслях не было скрыть это от тебя, — сухо сказала она.

— Я так и полагал; рад услышать подтверждение из твоих уст.

— Коротко говоря, Джеймс — если не считать тебя — лучшее, что случилось в моей жизни.

— А что Джайлз?

Ее не так-то легко было сбить с толку.

— Для него тоже это самая большая радость. Потому он тебе и сказал о нем так многозначительно. Он знал, что ты докопаешься до истины.

— Меня это потрясло.

— Он в курсе всего.

— Я догадался. — Он помолчал. — Исповедь — полезная штука для души. У тебя как с этим делом?

Она снова и бровью не повела.

— Я нанесла тебе удар, так ведь?

— Так. А как же ты думала, Сара? Я вроде игрушки-неваляшки, которая из любого положения встает на ноги и хоть бы хны? Эта твоя кальвинистская совесть — чертовски острое и беспощадное оружие. Меч разящий.

— Мне очень жаль.

— Но я же говорил, что простил тебя. Говорить легко, Сара. А вот излечить душу…

Она отвернулась, посмотрела на скамейку, где недавно сидела, и снова села на нее. Хлопнула ладонью рядом с собой:

— Я ведь сказала, что нам нужно поговорить?

— Интересно, что ты имеешь в виду.

— Ну, основное ты уже знаешь.

Она открыла сумочку и вынула из нее небольшой сверток.

— Улики, добытые с помощью фотокамеры, ваша честь.

Он взял пакет и взвесил на ладони.

— Не хотите ли сделать какое-либо заявление, прежде чем приобщу эти материалы к делу? Может быть, имеются смягчающие вину обстоятельства?

— Примите их вместо словесного объяснения. Защита отдыхает.

По ее губам скользнула загадочная мимолетная улыбка.

Эд нахмурился.

— Нет, пожалуй, в тебе все же умерла трагическая актриса. Это что же — бомба замедленного действия?

— Возможно.

Она пожала плечами. В глазах зажегся огонек. Эду показалось, что он увидел в ее взгляде удовлетворение. Не желая того, он улыбнулся.

— Бог даст, мне хватит сил справиться с потрясением, — пошутил он.

Она промолчала.

— Вся ответственность за последствия падает на тебя, — с шутливой суровостью предупредил он.

— Может, тебе, наоборот, станет легче, — загадочно ответила она. — Ну давай же, не тяни.

— Ну что ж, тебе лучше знать, — заключил Эд, надрывая конверт и вынимая из него цветную фотографию в кожаном паспарту.

Сара не могла не видеть, насколько он поражен тем, что предстало его глазам.

— По-моему, это называется переселением душ, — сказала она с надеждой.

Эд недоверчиво вглядывался в фотографию.

— Господи, — сказал он, — самое время тебе вспомнить свои навыки в оказании первой помощи. Похоже, меня контузило. В ушах звенит. — Он встряхнул головой. — Ты меня спрашивала насчет сюрприза?

— Точно.

— Нет, это слово тут не годится, но мой словарь слишком беден, чтобы подобрать подходящее для данного случая. Но все же, Сара, тебе следовало сказать мне об этом гораздо раньше.

— Лучше поздно…

— Будто небеса обрушились…

— Привыкай.

— Ты, верно, решила подшутить. Это просто моя старая фотография.

— Она же цветная. В 1943 году таких не делали. Если приглядишься повнимательней, обнаружишь, что у него каштановые волосы, а не черные, и глаза зеленые, а не карие. Но в целом различий немного, это я признаю. А сходства гораздо больше, чем запечатлено на снимке.