Версия «зажиточных пейзан», как я окрестил свою гипотезу, привела Лешу в восторг.

— Что же ты раньше молчал? — крикнул он. — Мы бы уже давно на «мерседесах» ездили. Собираемся, я отпуск возьму.

В этом был весь Леша. Он не поинтересовался, как я вышел на эту деревню, да и об остальных местах тоже не любопытствовал. Возможно, ему мешала деликатность или опасение, что я перестану с ним работать, если он будет много спрашивать. Впрочем, Есиков оказался человеком дела и оставил свой ларек. Даже для выпускника исторического факультета он засиделся там слишком долго. Наши приятельские отношения переросли в компаньонские.

Вдвоем мы могли уйти надолго, унести не только палатку и снаряжение, но и большой запас еды. Питались мы тогда гречкой, макаронами и салом. В первые дни был черный хлеб. И еще запас кофе, который хоть и занимал место в рюкзаке, но спину не гнул. И вот, захватив с собой двадцать метров капро нового фала, полиспаст и лебедку, мы отправились на зачистку колодцев. По дороге от станции нам нежданно-негаданно улыбнулась удача.

— Теперь у нас навалам крепежного материала, — сказал я, заметив старый гнилой столб с куском многожильного алюминиевого провода. — Сматываем, берем все.

— Илья, — спросил придавленный тяжестью поклажи Леша Есиков, — зачем нам столько проволоки?

— Пригодится, — я снял рюкзак и достал топор, чтобы разбить на столбе изоляторы. — Запомни, в лесу, кроме деревьев, ничего нет, а проволока — вещь полезная.

Алюминиевый провод нам очень пригодился при сооружении треножника. Двухметровую треногу из толстых березок мы поставили над колодцем. От идеи полиспаста быстро отказались, просто зацепили за вершину треноги блок, пропустили через него фал с привязанным поперек колом, к ближайшему дереву прикрепили лебедку. Я надел плащ ОЗК, застегнув его между ног как комбез, оседлал палку и, раскачиваясь над смердящей бездной, сказал:

— Леша, держи крепче, опускай медленно. В случае чего, у лебедки есть фиксатор, вот здесь, видишь? Если меня уронишь, вылезу и начищу рыло. Все понял?

— Понял! — прокряхтел Есиков, удерживая рукоять. — Тогда трави.

Плавными рывками я сползал в темную, пахнущую тиной дыру. Мимо лица проплыло вверх замшелое надломленное бревно. Предварительно мы как следует обкопали колодец, чтобы меня не засыпало, и сняли три венца, но внизу обсадка осталась. Она была ненадежной и гнилой, как моя жизнь.

— Давай! Еще давай! — командовал я, подсвечивая фонариком. — Леша, давай еще!

Наконец, подошвы болотных сапог стукнули по чему-то твердому.

— Стоп! — крикнул я, светя вниз. Под ногами покачивался лесной мусор и блестящий пласт льда посередине. — Закрепляй!

По этой команде Леша должен был зафиксировать барабан лебедки и подать мне слегу. Но гладко было только в теории. Я быстро поехал вниз.

— Сто-ой!!! — заорал я во всю глотку. — Капут! Я раскачивался, крепко вцепившись в фал, хотя спасти меня от погружения в трясину он бы не смог. Был, правда, шанс вылезти по нему наверх, если Лешу вдруг хватит инфаркт или инсульт от натуги. Привязывая лебедку к дереву, я рассматривал и такой вариант.

Падение прекратилось. Я висел, почти касаясь задом мусорного ковра, опершись подметками о затопленный ледяной блин. Он качался, значит, был не толстый. В него вмерзли чудом угодившие сюда корявые ветки. Возможно, на дне скрывались врытые в землю колья, острые как игла. Спустя несколько минут, дневной свет померк, в колодец заглянул Леша.

— Шест давать? — спросил он. Ну и дурак!

Заточенной пехотной лопаткой я разбил лед и прощупал слегой дно колодца. К счастью, заиление не оказалось сильным, венец удерживал грунт от осыпания со стенок, да и воды было немного. Смущало только, что в процессе зондирования шест задевал странные бугры, один был чересчур высокий. Возможно, это были камни, которыми выкладывали дно.

Успокоившись, я надел тесемку фонарика на голову и слез, опираясь на слегу. Вода сдавила болотники до середины бедер и остановилась. Это было очень хорошо. Это значило, что, стоя в ледяной жиже, я еще некоторое время останусь сухой. Другой хорошей новостью было то, что я чувствовал под собой камни. Надежное дно, когда ты стоишь в старом колодце вдалеке от человеческого жилья, радует больше, чем крепкий тыл в семейной жизни. — Давай ведро! — крикнул я.

Леша вытянул канат, привязал к нему ведро и опустил. Я был начеку и успел убрать голову.

Первым делом я переправил наверх лед и ветки, как самый неудобный сор. Колодец был давно нечищеный. Лет, наверное, сто. Прежде нас здесь кладоискателей не было.

Потом началось самое неприятное. Мы стали вычерпывать колодец.

Когда уровень воды упал до колен, я решил, что купание теперь уже все равно не повредит и окунулся по локти в жидкую грязь. Меня очень занимал предмет, торчавший по центру дна. Он был высотой до середины голени, от пинка не сдвигался, и я решил, что это камень. Только форма у него была какая-то странная.

Ощупав предмет под водой, я быстро понял, что имею дело с творением рук человеческих. — Самовар!

Леша не услышал. Стены гасили голос, если говоришь себе под ноги.

Я вытянул из жижи облепленный илом самовар. Он был тяжелый, полный воды. Я стер с него грязь и поначалу решил, что держу в руках блестящую латунь. Самовар был желтый. Он был золотой.

В свете фонарика разобраться с находкой было непросто. Я кликнул Есикова, куковавшего над дыркой в земле, снял ведро, привязал самовар за ручку и приказал тянуть. Небольшой, круглый, литров на пять—семь, он переломал бы мне кости, если б сорвался с веревки.

Покачиваясь, самовар устремился на свет божий, Леша ловко подхватил его у самого блока и проворно уволок в сторону от дыры. Я внимательно следил за манипуляциями компаньона. Уворачиваться в колодце было некуда.

Сверху раздалось приглушённое уханье Есикова. Должно быть, он выражал восторг. — Леша! — позвал я.

П одождал. Никакой реакции. — Леша, блядь! Ко мне пришло одиночество. — ЛЕША!!! — Да здесь я, — наконец отозвался Есиков. Остаться без веревки в колодце оказалось страшно тоскливо. Появление компаньона вдруг напомнило давным-давно виденные капиталистические фильмы о том, как любители легкой наживы бросают своих товарищей в беде, чтобы целиком завладеть богатством, а перед уходом глумятся над ними.

— Веревку давай. Палку к ней привяжи, я буду вылезать.

Подъем на поверхность оказался быстрее и удобнее спуска. Я выкарабкался, шатаясь под тяжестью наполненных водой болотных сапог.

— Ни фига себе, какое я обляпанное говном чудовище! — Только при свете дня я смог оценить, во что превратился на пути к преисподней.

Мы расхохотались.

— Давай смотреть, что мы там нашли. При ближайшем изучении самовар оказался всего лишь позолоченным, вдобавок у него отломилась внутренняя труба, но внешне он был совершенно целый. Носик был на месте, кран поворачивался. Трубу Леша припаял уже дома, и мы продали самовар Борису Михайловичу Маркову за неплохие деньги. В тот день, посменно отогреваясь у костра, мы достали из колодца сахарницу с серебряным ободком и ручкой, шесть фарфоровых чашек и одно чайное блюдце. Остальной сервиз дошел до нас в виде фрагментов керамики, не представляющих коммерческой ценности. Симпатичные чашки также ушли в салон «Галлус», в ту пору только начинающий набирать обороты.