Обычно к вечеру у Лемешева начинали болеть челюсти. Он не мог вспомнить, чтобы ему когда-нибудь приходилось столько говорить – во время работы, по дороге от базы до деревни, перед сном, рано утром. Майор рассказывал про государство и политику партии, гидроэлектростанции и заводы, про колхозы и ликбезы, про двигатели внутреннего сгорания и построенных на их основе механизмах, про основные события в мире и в России за последнюю сотню лет, и почему она теперь называется Советским Союзом. И конечно же очень много говорили об оружии. Данилов хорошо воспринимал новую информацию, но по-настоящему удивлял Лемешева француз.

– Иногда ты меня просто пугаешь, Артист. Усваиваешь все, как будто у тебя не одна голова. Ловишь на лету.

– Не совсем так. Мне самому это кажется странным, но вы так мало сделали в изобретении оружия. Нарезные стволы для точности стрельбы известны уже лет двести. Оптический прицел, про который ты с таким воодушевлением рассказывал, я применял регулярно.

– Что? – вмешался Николай. – Где это тебе приходилось применять оптические прицелы?

– Например, на Аустерлицком поле. Кстати, очень удачно.

– Где?

– Сначала ранил Кутузова…

– В щеку?

– Да.

– А потом расстреливал посыльных на дороге от Праценских высот до Сокольница? – молнией сверкнула догадка.

– Да.

Николай замолчал. Перед внутренним взором как живой встал майор Вяземский, отчаянный кавалергард, с которым он дрался бок о бок полдня. И столь нелепо погибший на плотине от шального ядра.

Каранелли выждал несколько секунд и вернулся к разговору с Лемешевым.

– Внутри патронов у вас по-прежнему порох. О том, что нарезные стволы появятся и в артиллерии, догадаться мог любой лейтенант. Ядра у нас тоже разрывались, разбрасывая осколки. Гранаты точно так же бросать надо, только фитиль сам поджигается. Конечно, сила разрывных боеприпасов сильно увеличилась, и скорость перезарядки возросла. Но механизм-то несложный. Поэтому мне не трудно с вашим оружием разобраться.

– А ты знаешь, что промахнулся? – вдруг проговорил думающий о своем Данилов.

– Что промахнулся? – две пары глаз недоуменно смотрели на Николая.

– Артист, ты знаешь, что один посыльный доскакал до Сокольница?

– Да, – немного помолчав, ответил Луи, – в него стреляли трижды – дважды Фико и я. Он оказался необычайно удачлив, ни одна пуля не задела его.

– Задела – его ранили в ухо.

– Откуда ты знаешь?

– Он полдня воевал в моей роте. После того как привез приказ об отступлении. К сожалению, поздно.

– Да если бы его доставили вовремя, то неизвестно, чем бы закончилось сражение.

– Так, значит, ты нашел самое слабое место в нашей обороне и нанес туда удар?

– Не я, Набулио.

– Кто? – переспросил напряженно следящий за диалогом Лемешев.

– Так в нашей семье называли императора Наполеона Бонапарта, – пояснил Каранелли.

– Вот как? Боюсь, ребята, что скоро вам придется рассказывать не меньше, чем мне. Если после войны я решу вернуться к истории, то сразу стану академиком.

Олег поднялся и пошел в лес, чтобы принести веток для теряющего силу костра.

– Он думает о том, чем будет заниматься, когда закончится война, – кивнул ему вслед Николай, – а нам что там делать? Там, в мирной жизни? Тоже в лесу сидеть?

– Не тужи, подполковник Данилов, – понизив голос, произнес Луи, – была бы жизнь, а место в ней найдется. Будем ездить по сельским клубам… как это говорил Сокол?.. лекторами от общества «Знание». Представляешь афишу: «Сегодня в клубе лекция “Война 1812 года”. Читают участники Бородинского сражения».

– С титулами и званиями! – усмехнулся в ответ Николай.

– Обязательно! Или еще вот: «Тактические особенности Аустерлицкого сражения». Расскажем историю с перехватом посыльных – я про то, как выбирали позицию, какое оружие использовали, ты – про того везучего офицера, что прорвался к Буксгевдену.

– Он оказался недостаточно удачливым. Может, к ночи вся закончилась? Его убило шальное ядро.

Данилов говорил с каким-то странным чувством, словно все произошедшее в тот декабрьский день тысяча восемьсот пятого года никогда не существовало в реальности. Князь вдруг понял, что, хотя после той схватки с Каранелли на поляне он прожил только неделю, пусть и вместившую столько невероятных событий, вся его предыдущая жизнь стала далекой историей. Сменились цари и императоры, вожди наций и лидеры государств. Изменились народы, перетасовывалась карта Европы, сдала позиции религия. В глубине времен остались подвиги и преступления. Закончились сроки пожизненных наказаний. И давно уже неподсуден, даже на личном суде подполковника Данилова, дивизионный генерал Луи Каранелли, тщательно выцеливавший на аустерлицком поле графа Вяземского. Отчаянного кавалергарда за полдня ставшего братом.

– Нет ничего обидней на войне, чем шальное ядро или пуля.

Это верно. Француз, несомненно, прав. И еще он прав в другом – была бы жизнь…

V

Немцы не появлялись все эти дни. Ударные дивизии Гудериана ушли на Смоленск, где и завязли, не в состоянии форсировать Днепр. Тыловые части только подтягивались, и им пока было не до мелких сел, расположенных в стороне от основных дорог.

Маленькая деревушка, почти заползшая в лес, стояла в середине проселочной дороги, идущей от Красного к Днепру, и носила забавное название – Бежели. Всего десяток изб. Крайняя, покосившийся забор которой отхватывал несколько метров у елового леса, иногда использовалась для ночлега офицерами. В избе жила старуха, если пятидесятишестилетнюю Клавдию Ивановну можно считать таковой, и ее пятнадцатилетняя внучка Нина – худая смешливая девчонка с большими голубыми глазами. Офицеры ночевали в стогу около самого забора. Прямо из него можно незаметно уползти в молодой ельник. Именно это обстоятельство больше всего нравилось Каранелли. Недалеко находилась большая поляна, где обычно оставляли лошадей. Дальше, приблизительно в километре, располагался большой тайник, в котором ничего, кроме железа, взятого с МТС, не было.

Утром большой, крытый брезентом грузовик в сопровождении двух мотоциклов, поднимая пыль, въехал в деревеньку со стороны Красного. Полтора десятка солдат выпрыгнули из кузова, и по команде вылезшего из кабины лейтенанта разбились на группы. Быстро и организованно они шли по дворам, осматривая подворья, избы, постройки. Ничего опасного фашисты не обнаружили и, настороженные сначала, быстро расслабились. Громкие гортанные крики, резкий смех понеслись над деревней.

Приезд немцев, разумеется, не застал маленький отряд врасплох. К тому моменту, когда четверо солдат вошли во двор Клавдии Ивановны, офицеры уже наблюдали за ними из ельника.

Крик хозяйки дома раздался неожиданно, но очень быстро оборвался. Получив удар в грудь тяжелым прикладом винтовки, Клавдия Ивановна упала с крыльца, потеряв сознание. Четверо здоровых немцев волокли яростно и молча сопротивляющуюся Нину к стогу. Она закричала, только когда начали рвать одежду, но ей быстро заткнули рот подолом платья.