там ни было, но Кэрри с мужем живут поблизости. Джон, став юристом, тоже поселится неподалёку.

Мысль о возвращении Джима приободрила её. Интересно, каким он стал взрослым? Как он выглядит теперь, будучи мужчиной? Она и представить себе этого не могла, ведь у неё была единственная его фотография в журнале, которую она всем показывала, создавая иллюзию, что он теперь кинозвезда, и эту иллюзию она даже не пыталась рассеять.

Миссис Уиллард погрузилась в приятные грёзы о будущем. Она знала несколько девушек, из некоторых получились бы такие жёны, которые вместе с Джимом приняли бы и его мать. А что до работы, то Джим вполне мог бы вести физкультуру в школе. У неё были знакомые политики, которые помогли бы претворить это в жизнь. Да, будущее может быть неплохим, решила она, отложила письмо и вернулась в комнату больного.

Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок.

— Я получила письмо от Джима.

— Что он пишет?

— Он был в госпитале, ничего серьёзного. Он думает, что скоро его демобилизуют, и тогда он приедет домой.

— Наверно, без гроша в кармане, — мистер Уиллард нахмурился на мгновение — он был слишком болен и даже хмуриться долго не мог. — И чем он собирается теперь заниматься? Не может же он всю жизнь играть в эти свои игрушки.

— Я подумала, он мог бы устроиться в школу. Я… Мы могли бы посодействовать ему — а? Я уверена, судья Клэйпул будет рад помочь.

Костлявые руки мистера Уилларда боролись с белой простынёй.

— Сколько ему сейчас?

Миссис Уиллард на секунду задумалась.

— В апреле будет двадцать два.

— Взрослый, — мрачно сказал мистер Уиллард.

— Да! — радостно сказала миссис Уиллард. Джим теперь наверняка о ней позаботится. — Взрослый.

— Никак не могу взять в толк, что за радость мотаться по свету.

— Набирается опыта, это ему на пользу. Пусть перебесится в молодости.

Мистер Уиллард закрыл глаза, разговор его утомил.

Миссис Уиллард пошла на кухню и увидела там Кэрри.

— Как папа?

— Кончается, осталось несколько дней. Слава богу, он хотя бы не мучается.

— Слава богу.

Из всех них только Кэрри по-настоящему жалела отца. Они любили друг друга. Правда, скорбь сглаживалась её беременностью. Склонная к полноте Кэрри теперь была круглой и выглядела довольной. Её внешность полностью гармонировала с её сутью: уютная домохозяйка, обожающая своего мужа.

Миссис Уиллард дала дочери письмо от Джима. Кэрри обрадовалась.

— Я очень надеюсь, что он вернётся и будет жить здесь.

— И я тоже. Интересно, каким он стал.

— Это мы узнаем, когда его увидим. А теперь сходи-ка к отцу и побудь с ним.

Кэрри вышла из кухни, а миссис Уиллард принялась готовить бульон для мужа. У неё гора с плеч свалится, когда он умрёт. Куда мог запропаститься этот страховой полис? Может, он у его друга, судьи Клэйпула? Ну да завещание всё разъяснит.

В Лондоне было серо и влажно, и Салливан, шагавший мимо Сент-Джеймсского дворца к себе в отель на Маунт-стрит, пребывал в дурном расположении духа. Он только что отобедал у Герберта Джорджа Уэллса, которым восхищался если не как писателем, то как личностью. Вечер прошёл хорошо, мистер Уэллс был в прекрасной форме. И тем не менее Салливан испытывал смутную досаду из-за того очевидного факта, что этот великий не только не прочёл ни одной из книг Салливана, но даже не слышал о нём. Разумеется, Уэллс уже старик, но всё равно Салливан был выведен из равновесия этим напоминанием о его литературном провале.

Ночь была тёмной, а затемнение делало её ещё чернее. По улицам гулял холодный ветер. Салливана пробрала дрожь, и он запахнул у шеи шинель. Он выпьет чего-нибудь крепкого в баре, даже рискуя при этом столкнуться с Амелией, которая теперь была в Лондоне. Агрессивная, суетливая, жаждущая похоронить прошлое, его бывшая жена была невыносимо весёлой.

Конечно же, Амелия была там. Худая и неприбранная, восседала она в баре, окружённая другими журналистами. Она писала репортажи о войне для одного левого журнала.

— Пол, дорогой, иди сюда!

Он подошёл. Другие журналисты почтительно поздоровались с Салливаном. Слава богу, хоть они-то знали, что он писатель — к писателям они питали уважение, хотя его журналистику всерьёз и не воспринимали. Он почти не осуждал их за это.

Салливан пожал всем руки. Он знал о взглядах почти каждого: те из них, что не были сталинистами, были тайными троцкистами. Салливан был аполитичен. А вот Амелия с головой увязла в политике. Она говорила быстро, завладевая всеобщим вниманием.

— Пол такая душка. Нет, правда, я всегда считала, что с бывшим мужем нужно дружить, а?

Этот вопрос был обращён ко всем сразу, и потому на него никто не ответил.

— Я считаю, что, если мы хотим быть цивилизованными людьми, то не стоит горевать из-за неудач в браке или в чём-то там ещё. Исключая разве политику, — она была немного пьяна. — Кажется, это в стиле милого старого циника Ларошфуко, а? Хотя, что ни скажешь, всё в его стиле.

Она весело рассмеялась, а затем повернулась к Салливану.

— Ну, где ты сегодня был?

— Ужинал с Гербертом Уэллсом.

Этот раунд Салливан выиграл. Все сразу же бросились расспрашивать его об Уэллсе, и Амелия временно перестала быть центром внимания. Даже когда она во весь голос потребовала выпивку для бывшего мужа, инициатива осталась за ним.

— Он был очень любезен, мы говорили главным образом о писательстве. Он прочёл одну из моих книг, и мне это было очень лестно. Не то чтобы ему понравилось, но всё же…

— Твоё виски, Пол, — Амелия подвинула ему стакан.

Он сделал глоток, и Амелия воспользовалась паузой.

— Я думаю, — сказала она, обращаясь к присутствующим, — что минуют годы, прежде чем в Англии к власти придёт лейбористское правительство. Шайка Черчилля-Клайвдена окопалась со всех сторон, и, между нами говоря, я ничуть не удивлюсь, если они установят какую-нибудь несвергаемую диктатуру, которую можно будет сбросить только революционным путём. Но пока англичан раскачаешь на бунт против чего-нибудь, сто лет пройдёт. Нация мазохистов какая-то.

Пол удивлялся, что Амелию принимают всерьёз. Не ему, конечно, её критиковать — он ведь был её мужем, — хотя, когда они познакомились, она была другой. Спокойная, задумчивая девушка, она обожала его, пока не выяснилось, что физическая близость между ними невозможна. И тогда она стала мужеподобной и агрессивной — защитная реакция. Он решил, что виноват в этом он сам или, по меньшей мере, его сексуальная ориентация. Неужели на всё, к чему он прикасается, находит порча, как на эту, теперь крикливую, надоедливую женщину?

Салливан допил виски