Ему удалось быстро позавтракать в институте. Потом у дежурной медсестры он узнал, что врачебная комиссия будет заседать после обеда, а машины с ранеными отправятся около шести часов вечера. В институте оставаться было опасно, и он решил провести время в городе.

Улицы после многоразовых весенних массовых уборок выглядели обновленными, несмотря на зияющие провалы в стенах, оспины от осколков и выбитые окна. Вместе со снегом, нечистотами и мусором с тротуара убрали кирпичи и щебень от развалин. Яркое солнце поднимало настроение, заставляя более радостно глядеть на окружающее.

Виктор не спеша дошел до Кировского проспекта. И здесь увидел давно забытый, милый сердцу любого ленинградца трамвай. Это было чудо, в которое трудно верилось, если бы не знакомый грохот колес и несмолкаемое дребезжание звонка. Мотаясь из стороны в сторону, по рельсам катилась тройка вагонов.

Мальчик едва не погнался за последним вагоном, чтобы занять свое любимое место «на колбасе». Но почувствовал, что сейчас ему это не под силу. Да и не было необходимости. Трамвай остановился, и люди стали занимать места. Витька заметил, что ни в одном вагоне не было кондукторов, которых он наравне с дворниками относил к худшей части человечества. Он сел, как все. И никто не посмотрел на него с укоризной, как это было до войны, когда считалось неприличным сидеть, если хоть один взрослый не имел места.

Многие переговаривались, уточняя, как пойдет трамвай – по своему маршруту или нет, а Витька ехал просто так, наслаждаясь приятным ощущением от воспоминаний прошлого, довоенного, и с любопытством разглядывая знакомые улицы, перекрестки, площади. Трамвай ехал медленно, как блокадный ленинградец, и поэтому Виктор успевал заметить изменения на улицах, внесенные бомбардировками, обстрелами и пожарами.

Когда трамвай пошел по Международному проспекту и пересек Обводный канал, Витька вдруг подумал, что совсем рядом родные места. Пока он в смятении думал, зайти домой или не зайти, трамвай приблизился к Киевской улице и остановился. Вдруг впереди, около трамвайного парка имени Коняшина, разорвался артиллерийский снаряд. Народ кинулся из вагонов к ближайшим домам.

Мальчик выскочил на Киевскую и вдоль стен домов пошел в сторону Витебской железной дороги, каждый раз пригибаясь, когда сзади раздавался очередной взрыв. Он специально сделал крюк на Расстанную, чтобы взглянуть на дом Пожаровых, куда он заходил вместе с Эльзой. Тут ничего не изменилось с тех пор. Булочная, возле которой Эльза потеряла карточки, выглядела еще печальнее, потому что все деревянные детали, даже плинтусы пола и дверные косяки были тщательно выломаны на дрова.

Витька машинально поднялся по лестнице Эльзиного дома и постучался в дверь квартиры Пожаровых. И когда по ту сторону раздались шаркающие шаги, он испугался, что сейчас столкнется с Марией Яковлевной, страшной, худой, несмотря на тепло, замотанной в тряпки и похожей на бабу-ягу. Но ноги отказывались двигаться. Он только чуть отступил.

Не спрашивая: «Кто там?», дверь открыла девушка в не по росту большой гимнастерке, без ремня, широкой юбке защитного цвета и шлепанцах на босу ногу. Она было начала застегиваться, но, увидев мальчика, остановилась и только закинула за спину наполовину заплетенные косы.

– Ты что, за мной, из жэка? – быстро спросила она.

– Не, я сам. Хотел навестить. Тут жили Пожаровы, – смутившись, ответил Витька. – А вы им родственница?

– Нет. Меня переселили с Касимовской. Знаешь такую?

– Знаю, это возле Вол ковки.

– Правильно. Да ты проходи, – спохватилась девушка, отступив в сторону и продолжая рассказывать. – Наш дом был деревянный, его по постановлению Ленсовета разобрали на дрова, а нам дали ордер сюда…

Витька шел по полутемному коридору к той комнате, в которой был всего один-единственный раз, и снова тревожное чувство заставило его насторожиться: он очень боялся увидеть возле «буржуйки» сгорбленную Эльзину мать. Он приоткрыл дверь, остановился. «Буржуйка» стояла на прежнем месте, но возле нее никого не было. Мальчик вошел в комнату.

– Когда мы с мамой въехали, квартира уже была пустой. Дворничиха говорила, что здесь жили дочь с матерью, но им не повезло: девочка пропала без вести, ее отец погиб на фронте, мать отравилась угарным газом. Рано закрыла печную заслонку. Ты их знал?

Витька согласно кивнул и хотел было рассказать о своем знакомстве с этой семьей, но девушка продолжала:

– Потом оказалось, что хозяин квартиры не погиб. Месяц назад, когда мы только поселились, он приходил сюда, рассказал, что где-то на переправе его рота попала под бомбежку. Многие погибли, а его взрывной волной отбросило в воду. Пожаров вынырнул и едва успел залезть на понтон, как другая бомба разнесла переправу на части. Ему попал осколок в спину. Так на этом понтоне в бессознательном состоянии его унесло течением далеко от места переправы. Очнулся он уже в полевом госпитале. И вот с эшелоном подарков из Омска ему удалось приехать в Ленинград. Когда он узнал о гибели семьи, едва не потерял сознание. Плакал навзрыд, когда увидел в коридоре на вешалке красную с белой кисточкой испанку дочери. Он взял ее с собой. Вот такие-то дела… – закончила она рассказ, а потом вдруг спросила: – А ты тоже не знал, что они все, то есть не все, а мать и дочь, погибли?

– Эльза, то есть дочь, не погибла, – тихо сказал Витька. – Она в детском доме, здесь недалеко, на Воронежской.

– Да что ты?! – всплеснула девушка руками и прижала их к лицу. – Как же так получилось, что никто не знал об этом в доме? Да ты-то откуда знаешь? Ты тоже детдомовский?

Витька смутился и не смог ответить, им, чей он.

– Не, я был в детдоме, а потом… А сейчас опять… – Он окончательно запутался.

– Беспризорный? Сбежал из детдома? – допытывалась девушка. – Где ты живешь? Не воруешь ли?

– Ничего я не ворую, – с обидой ответил Витька и, решив, что лучший выход из положения – это уйти, повернулся и пошел к двери.

– Постой! Я должна знать. Я член комиссии по выявлению беспризорности в Московском районе.

– А я живу на Петроградской стороне, – проговорил мальчик уже у двери комнаты.

– Ну ладно, не сердись. Надо узнать, не оставил ли отец девочки свой адрес у дворничихи. Пойдем со мной.

Она быстро, не стесняясь присутствия мальчика, натянула чулки в резинку, такие же, в каких сам Витька ходил до самого начала войны, сунула ноги в большие красноармейские ботинки, накинула шинель и, на ходу застегиваясь, пошла к выходу.

Комната дворничихи под лестницей оказалась открытой, но пустой. Девушка вошла в одну из квартир на первом этаже и через минуту вышла еще более опечаленная, чем ранее.

– Дворничиху вчера убило бомбой. Я два дня работала в Парголово по сбору хвои и не знала. Всё. Оборвалась последняя надежда. Что же нам делать?

– Я пойду, мне некогда, – хотел отделаться от нее Виктор.

– Куда? Надо бы девочке сказать, что отец ее жив. Как ты думаешь?