– Фирман[72] султана! О Аллах, война с неверными! С урусами!

Гамид и Ферхад переглянулись: фирман обязывал их в недельный срок собраться вместе со своими людьми в поход. Но кого мог теперь выставить Гамид? Вся его стража погибла, а оружие разграблено. Ехать одному?

Когда чауш, поев и отдохнув немного, уехал, Исхак-бей дал волю чувствам.

– О вай, вай! – закачался он вперед и назад, подняв молитвенно руки вверх. – Какое несчастье! Гордыня обуяла сердце падишаха! Мало ему победы над Ляхистаном! Хочет покорить еще и урусов… Однако той земле ни конца ни края, народу – не счесть, леса непроходимые, а зимы такие лютые, что птицы замерзают на лету!.. О вай, вай, горе мне! Единственный мой сын, единственное утешение моей старости, должен идти в поход, в тот далекий край!.. Три моих сына уже сложили головы во имя и славу падишаха!.. Ферхад – последняя моя радость и надежда!.. И его забирают у меня! О вай, вай!

– Не все погибают в походе, – старался утешить отца Ферхад. – Зачем ты заранее оплакиваешь меня?

– Я знаю, что такое война, сынок. На ней гибнут люди…

Гамид некоторое время хмуро молчал. Потом заявил:

– Высокочтимый Исхак-бей, мой дорогой Ферхад, послушайте меня. Аллах разгневался на меня, наслал шайку разбойников, которые разорили мое гнездо, мое имущество. Я не знаю, остался ли кто в живых из моих… Сердце мое обливается кровью, а разум отказывается верить в то, что случилось… Мести! Вот чего я жажду. Кровавой мести!.. И, клянусь Аллахом, я сумею отомстить, хотя бы пришлось уничтожить все население Аксу!.. Но не об этом речь. Мне жаль Ферхада, мужа моей любимой Хатче. Хотя я намного старше его, но сумею еще удержать в руке саблю. И если будет ваша милость и согласие, мой дорогой Исхак-эфенди, я стану во главе вашего отряда вместо Ферхада. А Ферхад останется дома. У него и причина есть – он еще не поправился после нападения гяура.

Ферхад, с трудом скрывая радость, вяло пытался протестовать, но Исхак-бей растроганно обнял Гамида и прижал к своей груди:

– Спасибо, Гамид-ага! Аллах подарил тебе доброе сердце, и он не обойдет тебя на дорогах войны своей милостью. Ты вернешься из похода увенчанный славой, с богатой добычей. Снова расцветет долина Аксу, снова забурлит жизнь в твоем поместье, а потомки будут прославлять твои подвиги!

– Во всем воля Аллаха! – торжественно произнес Гамид.

После успешного нападения на замок Аксу повстанческий отряд Чернобородого третий день отдыхал в труднодоступном ущелье на берегу горного озера.

Перед шатрами из кошмы, навесами из бычьих шкур и суконных одеял, перед пещерами, размытыми дождевыми потоками в мягких известняках окрестных скал, полыхали костры. Над ними, в висящих на треногах казанах варилась баранина, приправленная лавровым листом и ароматными кореньями каких-то съедобных трав.

Хотя ислам запрещал правоверным пить вино, в лагере многие были пьяны. Повстанцы пили, распевали песни и рассказывали неистощимые анекдоты о Ходже Насреддине, который так горазд на выдумки.

Все это настораживало Звенигору. Люди распускались от безделья и, вместо воинского обучения, занимались кому чем заблагорассудится.

– Так мы плохо закончим, – посетовал казак, когда Мустафа собрал вожаков отрядов на совет. – Кроме ближних дозоров у нас нет никакой охраны, не следим ни за дорогами, ни за врагом. Да и ближние дозорные пьяные. В лагере шум и гам, повсюду песни горланят, словно это не военный лагерь, а сборище ошалевших ослов! И потом – почему сидим сложа руки? Нужно самим нападать, пока не поздно!

– Ты слишком много на себя берешь, урус, – раздраженно заявил Арсену Мустафа. – Люди в бою заработали себе отдых и пускай пользуются им как хотят. А заведем в отряде муштру, как у янычар, все разбегутся…

– Военная наука – очень важное дело, – не сдавался Арсен, вспоминая, как учат запорожцы молодых казаков. – А наши люди не умеют оружия держать в руках… Порядка нет.

– Замолчи, урус! – гаркнул Чернобородый. – Тебя не спрашивают! Благодари Аллаха, что в живых остался!..

Это была откровенная угроза, и Арсен умолк. Сидел, по-турецки сложив под собой ноги, насупившись, равнодушно слушал неторопливую беседу турок.

Речь шла о подготовке нового нападения на усадьбу какого-нибудь спахии, спорили, где можно больше поживиться. Арсену показалось, что если бы не угроза голода, никто из них и не подумал бы о новом военном походе. Это настроило казака на грустные мысли.

Возникший за шатром шум и гвалт прервал совещание.

– Что там? – недовольно спросил Мустафа часового.

– Дозорные захватили какого-то гяура. Он так избит, что еле держится на ногах.

– Давай его сюда, – приказал Мустафа. Если это спахия, который выдает себя за бессловесного гяура, мы быстро развяжем ему язык, клянусь Аллахом!

Два вспотевших дозорных подтащили к шатру оборванного окровавленного человека, почти висевшего у них на руках.

– Ой Боже, что они со мною сделали! Ой горюшко мое неутешное! – причитал человек, размазывая заскорузлой ладонью кровь по лицу. – Не жилец я на белом свете!.. Ой потише, черт вас забери! Не тащите так, иродовы души!

Дозорные поставили незнакомца перед главарем отряда и отошли в сторону.

Арсен едва удержался, чтобы не вскрикнуть от удивления: перед ним стоял Многогрешный. Сквозь лохмотья просвечивало исполосованное кнутами тело; под левым глазом – огромный припухший синяк; из разбитой губы стекала на бороду струйка крови.

– Кто ты? – спросил его Мустафа.

– Я раб спахии Энвера Исхака-бея, пусть проклято будет имя его и имя сына его Ферхада! – воскликнул Многогрешный на ломаном турецком языке. – Это он с сыном, которого я на свою погибель выходил от смерти, чуть не убил меня в долине Трех баранов…

– Почему в долине Трех баранов? И откуда ты знаешь эту долину, гяур?

– Как? Разве почтенный ага не знает, что там стоит отряд Гамид-бея и Ферхад-бея? – удивленно воскликнул Многогрешный.

– Гамид живой! Посчастливилось сбежать собаке! – заговорили вокруг.

Арсен вскочил на ноги и встал перед Многогрешным, тот сразу узнал запорожца, и его глаза сверкнули злобой.

– А, это ты, висельник! – закричал он. – Лучше бы мне с тобой не встречаться! Видишь, к чему привела та встреча! На мне живого места нет…

– Не об этом сейчас разговор, – перебил его запорожец. – Сколько у Гамида и Ферхада войска и из кого оно состоит?

– У Ферхада тридцать воинов, его слуг… Да еще Гамид привел полсотни или чуть больше… таких же проходимцев.

Звенигора перевел Мустафе ответ и снова спросил:

– Почему они стоят в долине Трех баранов?