Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на планерке в это время Света Семина рассказывала о Яне.
— Из нее может вырасти очень неплохой педагог, — так она говорила, словно у нее стаж работы был не полтора лета, а примерно лет двести.
— А мы хотели на сборе ее поведение обсудить! — почти с сожалением произнес Коля.
— Придется отложить! — тоже с сожалением протянул начальник, но не выдержал и улыбнулся: — А насчет ее педагогических… — Он покачал головой. — Нет… Она просто способная. И нам надо сделать, чтоб и таким девицам тоже было интересно!
Оставшись один, он снова думал о Яне. «Может вырасти очень неплохой педагог…» Да нет, здесь душа нужна совсем другая. Он стал перебирать в памяти тех, с кем работал: Колю, Свету, Люсю, доктора, их совершенно безответную и даже, может быть, излишнюю доброту, которая помогает им и ссориться беззаветно, и скоро прощать, и торчать на планерках до часу. А главное, не бояться того, что твои ученики вырастут умнее и способнее тебя.
И снова настало утро. На завтраке Света Семина, которая твердо осталась при своем мнении насчет Яниного педагогического будущего, решила осуществить одно мероприятие. Маленькие уже поели — они всегда приходили немного раньше, — а старшие еще только садились. И тут не очень складный, но громкий хор пятого отряда прокричал трижды:
— Яна Алова! Приходи к нам!
Наступила всеобщая пауза. Не менее полусотни ложек замерли перед открытыми ртами.
Тут, может быть впервые, многие увидели, какие, на самом деле, огромные у Янки глаза.
Представление, однако, только начиналось. Пятый отряд встал, построился — на этот раз уж действительно длинной колбасой, которая вилась между столами и сейчас же загородила все проходы. Толкаясь, колбаса двинулась к Яне. У каждого октябренка было в руке по цветку, по одному всего цветку. И каждый отдавал свой цветок ей.
Теперь уж даже самые скучные люди оставили в покое молочную овсянку. Такая торжественность распространилась по столовой, словно здесь исполняли фуги Иоганна Себастьяна Баха или словно Яна была, по крайней мере, вторая женщина-космонавт.
«Красота, — думал начальник, — вот это красота! Ай да Светка!»
Яна чувствовала себя совершенно растерянной и… счастливой, хоть трудно ей было в этом признаваться, наследнице Шеремета. На нее свалилась слава. Во многом незаслуженная — будем искренни. Но ведь слава! И Яна опять не умела повести себя, как следовало бы по ее понятиям… по ее вчерашним понятиям. Да, она нелепо волновалась, а никто этого не замечал.
Света Семина стояла, прислонившись к дверному косяку, растерянно улыбаясь — еще растеряннее самой Яны: она и не думала, что затевает такую неожиданно хорошую вещь.
Когда последние цветки переходили в Янины руки, раздались аплодисменты. Это начальник начал. Ну а стоит только начать — обвалилась целая овация! «Испортишь Яну, — подумал начальник. И сам себе ответил: — Ничего, не испорчу, она же не дура… Эх, каждый бы день с чего-нибудь такого начинать!»
Да-с, Яна стала знаменитостью «Маяка». И тотчас поняла она, сколь трудно это — пройти «очень прямо, спокойно и скромно».
Когда она шла в свой пятый отряд, народишко за ней хвостом тянулся — любопытные. Света Семина, можно сказать, ее спасла.
— А сейчас, — объявила она хрипловатым от постоянного напряжения голосом, — отправляемся на экскурсию в лес. Изучать породы разных деревьев и загорать.
До обеда Яна опять жила на полном самовозгорании, как наверное, не живут и артисты под куполом цирка.
Лишь в конце она сумела собрать себя в единый человеческий разум.
— Нет, после полдника не смогу: наш отряд идет на «Птичку». — И до того уж голос у нее получился воспитательский! Между тем «Птичка» для нее представлялась теперь сущим отдыхом.
— Вот видите, ребята, как первому отряду приходится много работать! — сказала Света тоже очень воспитательским голосом.
— А мы… а мы за это!.. — вдохновенно закричал мальчик со странной фамилией Сорока.
— А мы за это будем хорошо спать, — закончила Света уже сверхвоспитательским голосом, тогда Яна сумела расслышать и свою «воспитательность».
Народ из Яниного отряда всю первую половину дня проводил тренировку к походу: ставили палатки, а заодно смотрели, какую надо заштопать, а какая и так сойдет, чистили котелки от прошлогодней копоти. Мальчишки точили топорики и саперки. Это я все говорю к тому, что Яна пришла в столовую как бы незамеченной — спаслась от своей славы. И была этому рада.
Только Лучик, якобы равнодушно, поинтересовался:
— Ты чего, Янка, в поход пойдешь с нами или нет?
— Пойдет-пойдет, — сказал Коля Кусков. — Пятый отряд в рюкзак посадит и пойдет.
Против обыкновения Яна ничего не ответила, а просто рухнула за стол, взяла свой стакан компота. Так уж у нее было заведено: все начинали обед с первого, она — с компота.
Потом был тихий час, который она весь до последней минутки проспала — сурок сурком. Потом они отправились на «Птичку».
Перед выходом к ним в палату заглянула Валерия Павловна:
— Готовы? Мальчишки ждут!
Яна уже собиралась выйти, когда Валерия сказала:
— Девочки, ведь работать идем. Зачем вы так наряжаетесь?
К Яне это, собственно, отношения не имело. Ее наряд всегда был один: джинсы и какая-нибудь рубашечка. Это относилось к некоторым. К Богоявленской в первую очередь.
— Вот ты, Маша. Надела длинную юбку, как для танцев. Зачем?
— В длинном, Валерия Павловна, как раз танцевать неудобно.
— Ну все равно… Переоденься, я тебя прошу.
Все тактично потянулись к выходу.
— Видите, и «молнию» заело… — услышала Яна у себя за спиной голос Богоявленской.
— Ничего, давай помогу.
— Ладно, я переоденусь, но только для вас, учтите, Валерия Павловна!
— А пудру для кого с носа сотрешь?
— Ни для кого! — тихо, но твердо ответила Маша. — Вот вы учтите: я сейчас красивая, а я вообще склонна к полноте. Потом на меня, может, вообще не будут смотреть.
Яна вышла и прикрыла дверь. Больше слушать ей было неудобно… А все же Валерия — как она спокойно Богоявленскую уговорила. И правильно! Там работницы в спецовках, а эта придет длинной юбкой сиять. Но как все же Валерия: без крика. И причем слова — самые простые. Только, может, голосом особенным. А Машка надо же: «Я склонна к полноте…» Яна вспомнила Машину фигуру: да, действительно склонна! Но ты подумай: такая царица-королица и вдруг призналась в своем самом, можно сказать, кошмарном ужасе. И причем только Валерии…
По дороге на птицефабрику Яна шла рядом
