Поэтому есть срочная необходимость в том, чтобы Америка перестала рассматривать «центральный фронт» как своего рода уникальное историческое призвание, а начала видеть в нем урок, из которого следует необходимость фундаментальной ревизии ее подхода к проблемам Ближнего Востока. Иракская война во всех ее аспектах превратилась в бедствие — и в том, как было принято решение о ее начале, и в том, какую внешнюю поддержку она получила и как она велась. Она уже засвидетельствовала президентство Буша как историческую неудачу.

Даже если бы война каким-то образом была бы окончена до ухода президента Буша, исправление его исторического наследия потребует огромных усилий и займет много времени. Возможно, единственный извиняющий аспект этой войны состоит в том, что она сделала Ирак кладбищем неоконсервативных мечтаний. Будь она более успешной, Америка уже сегодня могла бы оказаться в состоянии войны с Сирией и Ираном, следуя политике, которая побуждается скорее манихейскими представлениями и сомнительной мотивацией, чем трезвым пониманием ее национальных интересов.

В самом начале второго президентского срока Буша Кондолиза Райс оставила пост советника по национальной безопасности и стала государственным секретарем. В своем интервью она заявила: «Когда я смотрю на то, что происходит сегодня, я понимаю, что во всем этом нет ничего похожего на крупный системный замысел». Но заявив ранее, что в ответ на недостаточную международную поддержку своему рискованному предприятию в Ираке Америка должна будет «наказать Францию, игнорировать Германию и простить Россию», ближайший советник президента по внешней политике тем самым выразила свое презрение и к системности внешней политики, и к системе коллективного принятия решений союзниками. Эта точка зрения была доминирующей в течение первого президентского срока Буша.

Ко времени перехода из Белого дома в Государственный департамент Райс перестала быть младшей среди старших государственных деятелей. Четыре года работы с президентом, ставшим более самоуверенным и убежденным в своей особой миссии, постепенно повысили ее статус. Более того, назначение на пост государственного секретаря переместило ее из доктринерского окружения Белого дома в министерство, в котором было широко распространено убеждение, что ни война в одиночку в Ираке, ни возведение односторонних действии в моральную добродетель не являются продуктивными.

Но прежде чем необходимость переосмысления была осознана, политика администрации в отношении остального мира (которому президент уделял значительно меньше внимания, чем Ираку) металась от одного лозунга к другому без четко поставленной цели и стратегии. Отсутствие таковых было очевидным в политике США в отношении израильско-палестинского конфликта, России и Китая, возрастающего риска распространения ядерного оружия, а также из-за по сути дела полного отсутствия заинтересованности в поддержании мира, проблемах глобальной безопасности и экологии. Все эти вопросы оказались отодвинутыми из-за того, что время, усилия, работа с общественным мнением и во жизненные силы президента были сконцентрированы исключительно (или по крайней мере в основном) на одном предприятии, отмеченном его личным замыслом.

Глобальная политика США, таким образом, оказалась пере кошенной и лишена динамики. Приоритеты Буша должны были измениться, даже если он не стремился к этому сознательно Главной задачей американской дипломатии стало обеспечение международной военной поддержки кампании в Ираке, включая самые далекие страны, почти на символическом уровне, скажем всего лишь в виде одного взвода. Достижение — в основном надуманной — «добровольной коалиции» требовало энергии, соответствующего механизма и финансовых стимулов. В отличие от войны в Заливе 1991 года, военная кампания 2003-го велась практически в одиночку и была односторонним американским начинанием. За исключением Великобритании, военное участие других стран свелось к минимуму, хотя Белый дом опрометчиво заявлял в пресс-релизе в марте 2003 года о том, что 49 государств приняли решение участвовать в коалиции, «которая уже начала военные операции, чтобы лишить Ирак оружия массового поражения». Реальные факты свидетельствовали как раз о противоположном и выглядели поразительным контрастом по сравнению с войной в Заливе 1991 года. В той войне имело место существенное присутствие войск ряда арабских стран, а также Пакистана, что помогло придать легитимность вторжению в мусульманском мире (сравните рис. 140 и 64).

Помимо дестабилизации положения на Ближнем Востоке иракская война имела и более важные последствия. Успех или поражение американской политики на Ближнем Востоке стали теперь испытанием американского глобального лидерства. Во время холодной войны ведущая роль Америки в свободном мире зависела от положения на «центральном фронте» борьбы в самой Европе. И окончательная победа Америки была одержана именно здесь. Вторжение Америки в Ирак превратило мучительный кризис на Ближнем Востоке, продолжавшийся при Рейгане, Буше и Клинтоне, из хронической проблемы в жесткую дилемму: победить или потерпеть поражение. Потеря Соединенными Штатами их доминирующей роли в регионе имела бы катастрофические последствия для политики Америки в Европе и на Дальнем Востоке. Ни трансатлантические союзники Америки, ни Китай и/или Япония не остались бы безразличными, если бы политика Америки на Ближнем Востоке подхлестывала крайне радикализированный, явно антиамериканский сдвиг, ведущий к затяжному асимметричному противоборству алжирского типа против Америки и ее клиента в регионе — Израиля. Государства Ближнего Востока, особенно экспортеры нефти, должны были бы предпринять какие-то действия, искать новые области для приложения своих капиталов, терпеливо добиваться защиты со стороны таких поднимающихся держав, как Китай, чтобы выжить в столь бурной обстановке.

События 11 сентября привели не только к Багдаду. Они также заставили Буша фундаментальным образом изменить политику США в затянувшемся, трагическом и все более жестоком израильско-палестинском конфликте. Пристрастное отношение Клинтона к Израилю — эмоциональное, но неубедительное с геополитической точки зрения перешло в открытое солидаризирование с его подходом, а именно в стремление взять за основу окончательного урегулирования односторонне толкуемые как «свершившиеся факты». Такие «факты» быстро повлекли за собой: американо-израильский сговор относительно вытеснения палестинского лидера Ясира Арафата с политической сцены, потому что он рассматривался как препятствие для американо-израильской политики; применение израильтянами постоянного физического давления на палестинцев; безразличное отношение США к продолжающемуся расширению поселений на Западном берегу; и превентивное применение силы для физического устранения намеченных лиц, невзирая на жертвы и «косвенный ущерб» в ответ на палестинские акты террористического произвола.

Один из таких актов разрушил инициативу, которая могла бы повести к конструктивному прорыву в израильско-арабских отношениях. В середине февраля 2002 года члены Лиги арабских государств по внушению саудовского принца Абдаллы предложили в полном объеме установить с Израилем дипломатические отношения и нормальные торговые связи, а также предоставить гарантии безопасности в обмен на мир, основанный на взаимном признании израильской и палестинской сторонами границ, существовавших в нюне 1967 года. Буквально через несколько дней перспектива даже самого обсуждения этого предложения была пущена под откос кровавым актом против израильских граждан, совершенным террористом-смертником. Это, в свою очередь, побудило премьер-министра Шарона провести акт возмездия против всей Палестинской автономии путем широкой военной операции на Западном берегу. Палестинская автономия перестала функционировать, а Арафат оказался под домашним арестом (и оставался в этом положении до тех пор, пока не был переведен в госпиталь, где и скончался). Президент Буш оказал полную поддержку действиям израильтян, и это по существу означало, что автономный палестинский партнер в переговорном процессе перестал существовать.