кроликов, а его помощник в это время мастерил чучела. Когда служители закона наконец готовы были двинуться к пещере, я еще раз попробовал уговорить их взять меня с собой. Они не только остались глухи к моим мольбам, но и пригрозили, что не тронутся с места, пока не увидят, что я добрался до тропы за водопадом. Вот как мало они верили в то, что я не пойду за ними.

Их отказ поверг меня в пучину отчаяния. Перед тем как уйти, я подробно описал им внешность Па и взял с них обещание, что они постараются не застрелить его случайно.

– Мы сделаем все возможное, – со всей серьезностью заверил меня шериф, заряжая ружье. И у него, и у его помощника были шестизарядные магазинные винтовки. По две у каждого. Раньше мне не доводилось видеть такие длинные ружья.

– Вы и правда сражались в Мексике? – спросил я.

Шериф Чалфонт утвердительно кивнул.

– Но не на стороне победителей, – насмешливо уточнил его помощник.

Я озадаченно посмотрел на него – эти слова для меня ничего не значили.

– Тебе пора, Сайлас, – сказал шериф, закончив заряжать магазины винтовок.

– Между прочим, я знаю, кто такие спартанцы, – выпалил я, обращаясь к помощнику Бьютимену.

Он тоже покончил с перезарядкой оружия и в свою очередь с недоумением уставился на меня:

– Что?

– Вы говорили, что больше не пойдете вниз по склону, даже если вас будут толкать триста спартанцев…

Предложение я не закончил, потому что Бьютимен смотрел на меня так, словно встретил самого глупого человека на свете.

– А ты помнишь, что случилось с этими спартанцами? – спросил он.

– Иди же, Сайлас! – повысил голос шериф.

На его лице застыло напряженное выражение. Я понимал, что оно значит. Мыслями он уже был в пещере.

С трудом передвигая ноги, я поднялся вдоль берега к тропе за водопадом. Я не оглядывался и даже не попрощался с шерифом и его помощником. Опять живые люди меня бросают. Опять рядом со мной только призраки. Это повторяется снова и снова.

3

Добравшись до вершины скалы, я помахал, чтобы они поняли, что я на условленном месте и им тоже можно выдвигаться. Сверху мне было хорошо видно, как они обошли водопад и, прижимаясь к стене ущелья, двинулись по левому берегу к пещере. Кроликов они перекинули за спину, а чучела тащили за собой по земле. Минут через десять они вышли к месту, где ручей поворачивал, и скрылись из виду.

– Если забраться вон на тот уступ, то мы снова их увидим. – Митиваль указал куда-то наверх.

– Ты попробуй залезть сам. Я хочу проверить, как там Пони.

Митиваль глянул на Пони, который мирно пасся рядом с белой кобылой шерифа.

– С Пони все хорошо, Сайлас. А что с тобой?

– Просто устал. Ты иди. Скажешь мне, что оттуда будет видно.

Он замешкался в нерешительности.

– Ну ладно… Я быстро.

И ушел.

При моем приближении Пони заржал. Опустив голову, он мягко уткнулся мне в лицо мордой. Я потерся о его нос щекой и закрыл глаза. Вот что мне было нужно, хотя Митивалю я не мог в этом признаться. Мне нужно было что-то теплое, что-то такое, что можно было обнять обеими руками и прижать к себе изо всех сил. Пони такой смелый и могучий, а я сам себе казался потерянным и слабым. Я хотел надышаться им. Вдохнуть в себя его силу. И уж не знаю каким образом, но Пони словно понял меня. Он гладил меня носом так, будто догадывался о моих чувствах. Мы провели с ним вместе всего четыре дня, а казалось, что всю жизнь. Словно мы всегда знали друг друга. Наверное, мы сблизились, как люди на войне, как солдаты в бою…

Еще не додумав эту мимолетную мысль, я стал гнать ее от себя. Старался забыть ее. И разозлился на себя за то, что вообще подумал такое. Сблизились? Как люди на войне? Как мне в голову пришла такая чушь? Что я знаю о людях на войне? Да ничего, кроме того, что вычитал в потрепанных книгах! Немудрено, что помощник шерифа смотрел на меня как на идиота, пока я, жалкий деревенщина со своим волшебным конем, что-то болтал про спартанцев. Я понятия не имею о том, что такое реальный мир!

По крайней мере, это я уяснил за четыре дня в Чащобе. За эти четыре дня я узнал об окружающем мире больше, чем за предшествующие двенадцать лет на этой земле. Судьба тех призраков в Топях – вот настоящая жизнь. Гибель детей моложе меня – вот настоящая жизнь. Всадники, приехавшие забрать моего Па. Федеральный маршал, рассказывающий о перестрелках. Братья Мортон, связанные и оставленные лежать без сознания на голой земле. Вот это все и есть реальный мир.

До сих пор я был огражден от него. Я жил в Боунвиле с Па и Митивалем, как в коконе. Всю жизнь я провел в коконе их забот. Но стоило мне выглянуть наружу, как я тут же вообразил, будто что-то понимаю. Сблизились, как люди на войне… Спартанцы… До чего же глупо! И по-детски. Вот почему они не захотели взять меня с собой. Оставайся дома, Сайлас. Возвращайся, Сайлас. И Па, и Митиваль знали, что для меня больше не будет возврата. Нельзя перестать знать то, что ты узнал. Нельзя развидеть увиденное.

Наконец-то я стал осознавать, сколько для меня сделали Па, с его книгами и рассказами, с бесконечной тяжелой работой по двадцать пять центов за сапог, и Митиваль, даривший мне смех и радость на протяжении моего бесконечного одиночества. Раньше мне и в голову не приходило, как мне повезло.

А может, в этом и был весь смысл. Как можно дольше держать этот другой мир на расстоянии. Сохранить это время.

А может, и это тоже часть реального мира. Отцы, и матери, и привидения, живые и мертвые, ловящие бабочек из ниоткуда. Осторожно удерживающие их на ладони столько, сколько смогут. Не вечно, но сколько возможно. Призывая чудо. Но никогда для себя. Пусть ненадолго. И тут важна не фантазия, а попытка ее воплотить. И это тоже реальный мир, да.

Вот что я думал, когда девушка, которую я видел в конторе шерифа, вдруг вышла мне навстречу из-за деревьев.

– А куда пошел Десмонд? – спросила она.

Ее ладони были изящно сложены поверх раны на груди. Ручьи крови заливали бледные пальцы и пышные рукава желтого платья.

– Он отправился за плохими людьми. Они прячутся ниже по течению ручья, – ответил я, изо всех сил стараясь