французской и швейцарской гвардии позволило Тюренну выиграть время для перегруппировки, и он поспешил к Креки с частью конницы. Завязался отчаянный бой, в котором под принцем была убита лошадь. Виконт сковывал своего соперника до тех пор, пока остальные французские и английские части не окружили армию дона Хуана.

Войска Конде и дона Хуана, потерявшие 4000 человек (по иным данным 6000), оказались полностью разгромленными. Потери Тюренна составили всего 400–500 человек. 3-тысячный гарнизон Дюнкерка капитулировал. Принц удалился в Остенде и там в беседе с герцогом Йоркским так выразился о своих дискуссиях с доном Хуаном: «Вы не знаете испанца — когда вы делаете войну, он делает свое дело». Наполеон же считал, что победа Тюренна была вполне ожидаемой из-за превосходства в пехоте и орудиях. Тем не менее, французский император заметил, что «Тюренн сделал больше, чем он мог сделать». А в военной литературе мы найдем такую оценку руководства маршала: «Удачные действия Тюренна изумительны, и талантливое пользование им всеми средствами, которые могли закрепить за ним успех, превосходит все, до сих пор нами встреченное. Приливом он воспользовался, чтобы иметь поддержку от огня английского флота, а отливом — чтобы обойти фланг неприятеля».

После победы Анри написал жене: «Неприятель атаковал нас; он был разбит, хвала Господу за это. Я немного устал, доброй ночи вам, иду спать». Затем он свободно двинулся по Фландрии, взяв Ипр и угрожая Генту и Брюсселю. Двор пышно праздновал победу в борьбе за Дюнкерк, которая нанесла окончательный удар по испанцам. Людовик же заявил, что его дорогой кузен маршал Тюренн «показал все свои достоинства… на нашей службе и службе государству»[93].

И все же для Франции и самого Мазарини взятие Дюнкерка являлось скорее выполнением обязательств договора, своеобразным долгом и платой за будущую гегемонию и процветание. Город перешел в руки англичан. Однако впереди для кардинала как дипломата маячило заманчивое будущее — заключение выгодного мира с Испанией. Да и Дюнкерку не суждено было долго оставаться в руках англичан — восстановившийся на престоле в 1661 г. Карл II, нуждаясь в деньгах, продал этот важный стратегический пункт французам всего за пять миллионов ливров.

Тем временем продолжившиеся мирные переговоры между Францией и Испанией не раз прерывались из-за споров о судьбе мятежного полководца между Мазарини и испанским министром доном Луисом. Мадрид настаивал на полной амнистии Конде, включавшей его восстановление на всех своих постах во Франции. Но Мазарини полагал, что, возвратившись ко двору, принц крови мог снова стать источником беспорядков и даже остаться испанским шпионом. К тому же кардинал уже распорядился частью его земель: отдал герцогу де Буйону, кому предназначал в жены одну из своих племянниц, древнее наследие Наваррского дома герцогство д’Альбре. Принц воспротивился этому от имени своих кредиторов, заявив, что король, каким бы всемогущим он ни был, не мог распоряжаться его имуществом в ущерб его долгам. В итоге Луи обязан был написать покаянное письмо Людовику XIV, распустить своих солдат, обещать не вступать в союзы с иностранными державами и оставить вопрос о своем будущем на добрую волю короля. Только тогда Людовик признает его как первого принца крови, аннулирует все постановления против него как изменника и восстановит его во всех владениях и на постах.

7 ноября 1659 г. Франция подписала Пиренейский мир с Испанией, который, можно сказать, в военном плане был обязан победам Тюренна, изгнавшего противника из пределов Франции и перенесшего войну на его территорию. Мирный договор в Пиренеях лишний раз указывал на поражение Мадрида и подчеркивал очевидное преимущество французов, которое было установлено Вестфальским миром. Однако ключевым моментом мирных соглашений в Пиренеях стал брак Людовика XIV и испанской инфанты Марии Терезии, имевший далеко идущие последствия для обеих стран и сыгравший огромную роль в истории международных отношений в Европе. По настоянию хитрого Мазарини в нем имелось условие, по которому приданое инфанты — 500 000 золотых эскудо — выплачивалось в точно установленные сроки в течение полутора лет. Только при соблюдении этих обязательств Мария Терезия отказывалась от своих прав на испанский престол. Статья 33 Пиренейского мира от 7 ноября 1659 г. подтверждала переход Южных Нидерландов и Милана в совместное правление Марии Терезии и Людовика. Но ни один мешок с золотом тогда не пересек Пиренеи — в разоренной Испании не было такой гигантской суммы.

В результате французская дипломатия сохраняла свободу рук в испанских делах. Вот почему испанский король Филипп IV долго отказывался от этого брака; и вот что Мазарини имел в виду в 1646 г., когда впервые выдвинул идею этого альянса: «Если инфанта выйдет замуж за Его Величество, мы сможем претендовать на испанское наследство». Впоследствии Людовик XIV похитил идею кардинала, последовательно претворяя ее в жизнь. Уже через восемь лет после заключения Пиренейского договора, «права королевы» принесли Франции Лилль и валлонскую Фландрию. Но теперь, после заключения мира приехавший в Париж Филипп IV встретил виконта Тюренна словами: «Вот человек, который доставил мне не одну бессонную ночь»[94].

Пока герцог де Граммон в Мадриде официально предлагал от имени французского короля руку и сердце испанской инфанте Марии-Терезии, Людовик XIV и Анна Австрийская посещали южные провинции Франции. 18 января 1660 г. они прибыли в Экс, куда Луи Конде, усмирив свою гордость, приехал высказать благонадежность и почтение своему кузену. Можно представить, чего это ему стоило! Принц подписал бумаги о своем полном подчинении королю еще 26 ноября 1659 г. Он выехал из Брюсселя в конце декабря в подаренной испанцами великолепной карете, за которой следовала блестящая свита. Путешествие его, сопровождавшееся пышными приемами, длилось почти месяц. В пути принц написал испанской инфанте письмо, в котором выражал радость по поводу предстоящего бракосочетания с Найхристианнейшим монархом (т. е. Людовиком) и просил ее не забывать об услугах, оказанных Его Католическому Величеству (т. е. испанскому королю). В зале архиепископства в Эксе он, наконец, предстал перед королем и Анной Австрийской, опустился перед ними на колени и вымаливал прощение, которое, несмотря на холодность Людовика, было ему дано. Все еще помня зло, причиненное ему принцем, король взял себя в руки, был чрезвычайно вежлив и даже пригласил бывшего мятежника к себе на свадьбу. Конде вежливо отказался — хоть так можно было еще проявить свою гордость[95].

Французский монарх и его первый министр простили высокородного смутьяна, возможно, и потому, что собирались активно использовать его военный авторитет в будущем. Конде еще предстояло покрыть себя новой славой.

Но еще более весомые достижения ожидали его недавнего противника Тюренна.

Луи