либо по лестнице, либо на лифте. Если бы убийца побежал по лестнице, он непременно столкнулся бы с поднимающимися соседями. Первые двое, очутившиеся на месте преступления, обеспечивали друг другу алиби. Любое подозрение их в сговоре представлялось беспочвенным, учитывая отсутствие орудия убийства и то, что почти сразу же следом за ними на третий этаж поднялись другие жильцы. Все они уверяли, что лифт стоял на первом этаже как перед выстрелом, так и после него. Жена сторожа, пробегавшая мимо лифта, видела пустую кабину. То же утверждал жилец первого этажа, инвалид, поднявшийся наверх через несколько минут. Невозможно представить, чтобы кому-то удалось сначала разминуться с соседями, поднимавшимися по лестнице, а потом проскользнуть мимо жены сторожа, стоявшей у входа.

Начиная с половины двенадцатого все сотрудники полиции, которых стянули на место преступления, обыскали квартиру и весь дом сверху донизу, но не нашли ни орудия убийства, ни других улик, способных пролить свет на произошедшее. За неделю до убийства Харальд Олесен попросил жену сторожа убрать в его квартире и заплатил ей за четыре часа работы. Она трудилась усердно. Если не считать ее отпечатков, эксперты обнаружили в квартире лишь отпечатки хозяина, Харальда Олесена.

Какое-то время я рассматривал версию о том, что убийца в квартиру даже не заходил, а стрелял из дома напротив. Вскоре выяснилось, что мои предположения не выдерживают никакой критики: в момент выстрела Харальд Олесен сидел или стоял перед капитальной каменной стеной, в которой не было окна. Кроме того, ни одно стекло в комнате не было разбито.

Так что, если не считать мертвеца с пулевым ранением в груди и пули, застрявшей в стене за его спиной, в квартире не было заметно никаких признаков трагедии. Харальд Олесен лежал на полу гостиной у кофейного столика, накрытого на двоих. Из одной чашки он пил — на ней сохранились его отпечатки — в то время как вторая чашка осталась нетронутой. Судя по всему, Харальд Олесен пригласил к себе гостя и накрыл на стол, но оставалось непонятным, был ли убийцей его гость и кто вообще к нему приходил.

На кухне у раковины мы нашли сковороду с мясными фрикадельками. В холодильнике были пакет молока, хлеб и сыр. На кухонном столе стоял радиоприемник, включенный в розетку. На проигрывателе лежала пластинка с записью Венского филармонического оркестра. Все указывало на то, что хозяин квартиры 3А погиб внезапно.

В час ночи 5 апреля 1968 года мне стало ясно, что далее оставаться на месте преступления бессмысленно. Я поставил одного констебля на третьем этаже и еще одного — на улице, у входа в дом. Судмедэксперта попросил как можно скорее прислать мне отчет о вскрытии; затребовал копии выписок из бюро актов гражданского состояния и полицейского архива обо всех жильцах дома номер 25 по Кребс-Гате. После этого я разрешил соседям уйти, но предупредил, чтобы утром все они были дома — необходимо снять с них показания.

Мне почти сразу пришло на ум, что убийца, скорее всего, кто-то из соседей покойного. Ничто пока не указывало на то, что в здании побывал посторонний. К счастью, тогда, в первый день, я понятия не имел, как трудно будет выяснить, откуда именно пришел убийца.

День второй. Семь соседей и бесхозный синий дождевик

1

5 апреля 1968 года, в пятницу, я встал необычно рано. В половине седьмого уже сидел за столом и вел оживленную дискуссию со своим отражением в зеркале поверх кофейника. Я сразу же решил, что не отдам дело более опытным детективам. Мои старшие товарищи — настоящие мастера сбрасывать мне всю скучищу, а сами ведут интересные, сложные дела и купаются в лучах заслуженной славы. К счастью, мой начальник обычно приходил на работу раньше остальных. А я в тот день опередил даже его. Без четверти восемь, когда он подошел к своему кабинету, я уже ждал его в коридоре.

Моему начальнику уже за шестьдесят, но он — человек широких взглядов и понимает, что нужно поощрять усердных молодых детективов, обладающих здоровым честолюбием. Несколько раз в хорошем настроении он даже намекал на то, что до пятидесяти лет и сам был таким же пылким юнцом. Поэтому неудивительно, что мой энтузиазм и интерес к делу удостоились его поощрения. Да, согласился он, совсем неплохо, что я первый оказался на месте преступления. В восемь утра он пожал мне руку, разрешил вести следствие и предупредил о расширении сферы моих полномочий. Конечно, обрадовался я, если понадобится, всегда буду спрашивать совета у него и у старших товарищей. И в самом радужном настроении поехал расследовать свое первое серьезное дело, упиваясь будущими почестями и славой.

В пятничных газетах почти ничего не сообщалось об убийстве в доме номер 25 по Кребс-Гате. В двух поместили маленькие заметки о происшествии; в одной намекали, не называя имен, что покойный был «хорошо известным и почтенным гражданином, в прошлом участником Сопротивления». Утром, ненадолго заскочив на работу, я узнал в дежурной части, что интерес журналистов к делу стремительно растет. Поэтому, прежде чем отправиться на Кребс-Гате, набросал краткий пресс-релиз. В нем, во-первых, утверждалось, что я беру на себя полную ответственность за расследование убийства. Кроме того, я подтверждал известие о том, что вечером 4 апреля у себя дома на Кребс-Гате был убит бывший член кабинета министров и борец Сопротивления Харальд Олесен, но в интересах следствия воздержался от более подробной информации.

Приехав на место преступления, я начал с самого очевидного: с чисто убранного столика сторожа у входа в подъезд. Сторожиха, Ранди Хансен, низкорослая толстушка шестидесяти с небольшим лет, жила в однокомнатной квартирке в подвале. Мужа, по ее словам, «всю неделю не будет». Их дети выросли и много лет назад разъехались. Как правило, фру Хансен в одиночку сидела на своем посту у входа, несколькими ступенями ниже площадки первого этажа. Она присматривала за домами номер 25 и 27 по Кребс-Гате, переходя из одного в другой, а также соединяла жильцов обоих домов с теми, кто звонил по телефону. По счастливому стечению обстоятельств, 4 апреля фру Хансен дежурила как раз в двадцать пятом доме. Она обещала оставаться на своем посту до окончания следствия.

Ранди Хансен оказалась на редкость добросовестной особой; в тот день и вечер записывала всех входивших в дом и выходивших из него в свой журнал. Подобно многим сторожам, она хорошо знала «своих» жильцов и их повседневный распорядок.

Фру Хансен сразу же напомнила, что она дежурит в двадцать пятом доме через