Чтобы разобраться в этой ситуации, к президенту пригласили трех человек: являясь инженерами и материалистами, одновременно они были и писателями-фантастами, чья литературная деятельность как раз и была связана с рассмотрением подобных ситуаций. Первоначально к особому президентскому расследованию был привлечен только Леон Спрег де Камп, незадолго до войны написавший роман под названием «Да не опустится тьма» на сходную тематику, – а уже он попросил привлечь к работе своих коллег-сослуживцев. Одна голова хорошо, а втроем все же веселее[26]. Для рассмотрения вопроса курьер из Белого Дома передал трем приятелям лист бумаги, где сухим канцелярским языком перечислялись все известные факты и стоял главный вопрос: какие последствия для будущего американского государства могут произойти из-за этого вмешательства? Ответ на этот запрос требовалось дать в пятидневный срок; и вот молодые люди уже сидят в Овальном кабинете Белого дома пред светлыми ликами президента и вице-президента.

– Итак, джентльмены, мы слушаем вас очень внимательно, – сказал Рузвельт, которого в Овальный кабинет только что ввез слуга-филиппинец, – ситуация крайне тревожная, и хотелось бы знать, что нам следует предпринять в ближайшее время и потом. Вот вы, мистер де Камп, если я не ошибаюсь, пять лет назад написали роман, в котором описывали схожую ситуацию с исправлением истории…

– Мистер президент… – ответил Леон Спрег де Камп, поднимая на президента свои светлые глаза, в которых явственно светился пытливый ум и недюжинный интеллект, – мы внимательно рассмотрели переданные нам материалы, и можем заметить, что в данном случае имеются как сходство общей канвы с сюжетом моего романа, так и некоторые ключевые различия. – Говоря, писатель изящно жестикулировал – видно было, что он вдохновлен. Несмотря на то, что он старался быть сдержанным, не подлежало сомнению, что его необычайно взволновало происходящее, и особенно – отчетливо прослеживаемые аналогии обсуждаемого события с его произведением, на тот момент являвшимся любимым детищем начинающего писателя. – Во-первых – герой моего романа Мартин Пэдуэй – одиночка. На первом этапе его никак не заботят судьбы мира, перспективы наступления средневековья, дальнейшая участь готского королевства или там технический прогресс. Он просто выживает, пытается делать свой маленький бизнес в мире, где его никто не ждал, и только когда ход исторического процесса грозит разрушить плоды его трудов, мой герой восстает против, казалось бы, неизбежного – и начинает бороться против естественного порядка вещей, используя все политические уловки нашего времени. – Писатель на мгновение замолчал, а затем продолжил: – Ваши же «чертики из табакерки» совсем иные. Они появляются в нашем времени сплоченным подразделением, с установленной иерархией командования, которая тут же, как патрон в обойму, встает под нового командующего. Рад ли был мистер Сталин заполучить в свою армию таких бойцов? Безусловно, рад. Этим людям заранее все было ясно и понятно; вступая в войну, они ни мгновения не колебались и ни в чем не сомневались. Уж не знаю, есть ли у них за душой что-нибудь против нашей Америки, но плохого парня Гитлера они ненавидят истово, и гуннам от них ничего хорошего ждать не приходится.

– И что из этого следует, мистер де Камп? – спросил наклонившийся над столом Генри Уоллес.

– А то, мистер вице-президент, – ответил фантаст, смело глядя тому в глаза и постукивая своими длинными пальцами по столу, – что я описывал случайное событие, нечаянное происшествие, а в нашем случае мы имеем дело с целенаправленным вооруженным вторжением в наш мир. Дела не меняет даже то, что вторгшиеся сразу же поступили на службу к одной из местных борющихся сил; преследуют при этом они все равно исключительно собственные цели. У них есть свое мнение о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо» и, как нам кажется, они смогли убедить большевистского вождя встать на их позицию. Он и раньше довольно холодно относился к идее так называемой мировой революции, считая ее нереалистичной, а сейчас изменения в русской политике – как на внутренней, так и на внешней арене – видны буквально невооруженным глазом. Если внутри страны, по сообщениям наших корреспондентов, заметно изрядное смягчение, например в отношении религии и к бывшим противникам по их Гражданской войне…

– Важное замечание, – перебив говорившего, торопливо добавил Айзек Азимов, который, в отличие от коллеги, до сей поры абсолютно ничем не выдавал своего волнения и сидел все это время с совершенно непроницаемым видом, и только острый взгляд его переходил с одного собеседника на другого. – Позиция Советов смягчена только в отношении тех бывших противников, которые, несмотря на прошлые счеты, присоединились к ним в борьбе с плохим парнем Гитлером. В отношении остальных, пошедших в рядах немецкой армии свергать большевиков, напротив, позиция большевистского руководства остается непреклонной.

– Да, – подтвердил Леон Спрег де Камп, – Гитлер и его союзники – это некий моральный эталон, и по отношению к нему определяется, по какую сторону добра и зла стоит тот или иной человек. Если он против Гитлера – то с ним можно разговаривать и договариваться вне зависимости от его личных убеждений; а если за Гитлера (вне зависимости от того, на какой стороне тот человек воевал в их Гражданской войне), то к нему допустимо прикасаться только раскаленным железом. Мистер Хэмингуэй в одной из своих заметок писал, что год назад, во время их наступления русских под Брянском, солдаты генерала Бережного сразу после боя без суда расстреливали взятых в плен так называемых добровольных помощников немецкой армии[27] из числа русских, которых они не считали военнопленными, а называли изменниками русской нации.

– Совсем без суда? – удивленно спросил вице-президент Уоллес.

– Ну… – задумчиво сказал Леон Спрег де Камп, – если по применению к немецким пленным такую практику советское командование признало недопустимой, то в отношении русских изменников задним числом оформлялись протоколы заседаний военно-полевого суда. Но это – всего лишь деталь, показывающая, что никакого всеобщего смягчения нравов нет и в помине. Когда одни стороны жизни постепенно смягчаются, в других гайки закручиваются до упора. На внешней арене происходит то же самое. В то время как в отношении Румынии, Болгарии и Ватикана большевистское руководство проявило невиданный либерализм, сохранив в этих странах прежних правителей, то Швеции и Турции повезло меньше. Их объявили невоюющими сторонниками Гитлера и буквально растерзали ударами набравшей силу большевистской армии…