Прощались светски, долго раскланивались, словно не в соседний дом шли, а спешили к ожидавшей карете. В дверях Мария, стукнув закрытым зонтом, как тростью, об пол, сказала Софье шепотом:

— Я его уговорю.

Софья ответила строгим взглядом. Она и сама не могла понять, что ей не нравится в Марии. Вот Винченцо Петрович — он свой, а дочь его — иностранка, которая хочет зачем-то быть русской. Не только выходные, но и домашние платья ее были сшиты по последней французской моде, и сидят так ладно, и в суждениях Мария смела, словно другим воздухом дышит, привезла с собой из Италии. И почему она ничего не рассказала о какой-то встрече с Никитой, после которой у нее остался его плащ? Могла бы пооткровенничать, ей предоставили такую возможность.

Софья поднялась к себе в светлицу, походила из угла в угол, потом спустилась в сад по крутой наружной лестнице. Дождь кончился, на ступеньках стояли лужицы, подсох только узкий их край. Стараясь ступать на сухое, Софья спускалась боком, поддерживая одной рукой юбку, а другой держась за выкрашенные в зеленый цвет перила.

«Софья, солнышко, осторожнее», — прозвучал в ушах забытый голос матери. Окрик прилетел из того чудесного времени, когда отец еще не был арестован и она жила в родительском доме. Крутой спуск со Смоленской горки, ступеньки засыпаны снегом, и только край их подтаял на весеннем солнце, и Софья, шестилетняя, идет боком по бесконечной лестнице, преодолевая ее шаг за шагом, ступая на освобожденный от снега краешек. Лед хрустит под башмаками, и бархатный, намокший подол епанчи цепляется за зеленые перила и ноздреватый снег.

Софья перекрестилась: «Господи, научи… Как помочь Никите? Неужели права свекровь и он арестован?»

До самого вечера Софья не разговаривала с Верой Константиновной, сердилась, а после ужина, когда расположились шить, она увидела в рабочей коробке у свекрови деревянную бобинку с намотанной на нее золотой нитью. Края бобинки были обкусаны, дерево расщепилось и обмохрилось. Софья взяла бобинку в руки.

— Это Кутька покусал, щенок был у Алешеньки. Такой паршивец, все грыз — ножки у стола испортил. Я его потом на конюшню отослала.

— А моего щенка звали Трезор, — сказала Софья тихо. — И он также у маменьки бобинку обгрыз. — И добавила страстной скороговоркой: — Отпустите Христа ради с господином Луиджи. Если не помогу Никите, то накажет меня Господь. Буду целыми днями о загубленной жизни родителей вспоминать, и не будет мне покоя. В глазах доброй женщины стояли слезы. Трудно сказать, сейчас ли под влиянием пылкого монолога Софьи она поменяла свое решение или шла к нему путем долгого раздумья.

— Когда господин Луиджи поедет к великой княгине?

— Завтра.

Ну что ж. Раз другого выхода нет, так и говорить об этом не пристало. Неси Алешин камзол и порты коричневые. Подгоню тебе по фигуре. Хотя, сама знаешь, все это мне очень не нравится.

Чем настойчивее уговаривала Мария взять с собой к великой княгине Софью, тем больше возникало у ювелира сомнений относительно целесообразности самой поездки в Царское Село. В конце концов, не сказав дочери ни да, ни нет, он решил прибегнуть к средству, которое неоднократно его выручало, а именно — посоветоваться с Лестоком.

Часы пробили восемь, но Луиджи был уверен, что застанет лейб-медика дома. После свадьбы с прекрасной Марией Мегден Лесток стал домоседом, предпочитая общество жены пьяному застолью, картам и даже балам во дворце. Дабы придать своему визиту вид обыденности, ювелир пошел пешком, решив по дорогой детально обдумать предстоящий разговор. Однако мысли его все время увиливали от главного.

Речки, каналы, канавки и многочисленные мосты через них. Очень похоже на Венецию, но если быть честным — совсем не похоже. Мосты на его родине изящны и основательны, под ногами камень, а эти деревянные, из досок, столь ненадежны! Правда, их красиво раскрашивают, тумбы рустованы и украшены вазами, а то вдруг весь мост разрисуют под каменный руст, но мост от этого не станет надежнее. По венецианским мостам не ездят кареты и телеги, а здесь так и снуют, забывая, что подобный транспорт опасен для хилых досок. И потом это странное русское изобретение — устраивать щель посередине моста для пропуска мачтовых кораблей…

О чем просить совета у Лестока? При дворе сплетничают, что лейб-медик потерял былую власть над государыней, но ум, прозорливость и интуицию он не мог потерять. Прежде всего Луиджи спросит у него — уместно ли сейчас везти великой княгине драгоценности? Да, ему ведомо, что великая княгиня чем-то прогневала государыню, но ведь драгоценности надобны царским особам при любом состоянии дел в государстве. А ну как их величество спросит потом у Луиджи: отвез драгоценности их высочеству? А он что ответит?

Мол, нет, не отвез, подумав, что их высочеству в ссылке сподручнее без брильянтов. Да пристало ли об этом думать скромному ювелиру? Получил заказ — выполняй! Этот лозунг еще никогда не подводил Луиджи.

Ювелир так разнервничался, что чуть не упал в воду с подвесного моста. Цепи угрожающе скрипели, у русских нет обычая регулярно смазывать маслом металлические части. Господи, сколько лет он живет в этом великом государстве и все никак не может привыкнуть к их беспечности!

Ну хорошо… Положим, мудрый Лесток скажет — вези убор. Царские особы потом сами разберутся, а ты чист. Но как быть с просьбой Марии? Дочь умеет уговаривать, в этом ей не было равных.

К особняку Лестока он вышел в сумерках, но что такое сумерки в Петербурге в середине мая! В Венеции в этот час сияют звезды, а небо такое низкое — рукой достанешь, а здесь… весь город словно вуалью покрыт, фонари на улицах не горят, а все видно.

— Но красиво… очень, — сказал он вслух неожиданно для себя и остановился, не доходя до узорной калитки.

Такой длинный путь, а так и не смог собрать в кулак разбредающиеся мысли. Теперь придумывай, беспечный ювелир, как объяснить Лестоку необходимость взять с собой переодетую женщину. А может, сказать все, как есть? Может, Лесток лучше великой княгини сможет объяснить суть вещей? Но Вера Константиновна всеми святыми заклинала не разглашать никому тайну несчастного юноши. Что угодно, но он не вправе обмануть эту прекрасную женщину. Так ничего и не решив, Луиджи взялся за дверной молоток.

Лакей проводил ювелира к секретарю Шавюзо. Ах, какая жалость, господин Луиджи, господина Лестока нет дома. Нет, ждать его не имеет смысла. Он вызван к государыне в Петергоф. Но если господин Луиджи на словах передаст свою просьбу, то она непременно будет передана их сиятельству.

— Нет, ничего не надо передавать, — поторопился Луиджи. — Я еду завтра в Царское Село, везу их высочеству работу. Прелестное ожерелье, знаете… И серьги.

— Брильянты?

— С агатами, — Луиджи кивнул головой и повернулся к двери. В соседней комнате раздался неясный шум. Показалось ли Луиджи, или секретарь вправду хотел его задержать? И почему он так внимательно вслушивается в то, что происходит за стеной? Это их дело. Луиджи решительно спустился по лестнице. Даже если Лесток дома, но не расположен принимать ювелиров, он имеет на это право.