Я понимаю, что как-то совсем осмелел. Если дальше буду пытаться защищать Левина, то самому не поздоровится. Они же не будут долго гадать, мои верные друзья. Я понимаю, что лучше заткнуться. Тем временем пацаны продолжают в красках описывать, что они хотят сделать с Артёмом, и всё это связано с сексуальным насилием. Какие же они все гетеросексуальные — просто сил нет! Я гей и, по их мнению, самый омерзительный извращенец, но от того, что они сейчас говорят, меня тошнит. У меня мурашки по спине и по всему телу. Ни мне, ни Левину такое и в голову бы не пришло, а им, воинствующим гетеросексуалам, ещё как пришло. Это меня вгоняет в тупик и очень пугает. Я не понимаю этого и не вижу логики. А они всё говорят и говорят, всё не могут заткнуться. Они прямо брызжут слюной, фантазируя и зарываясь в свои больные желания на тему, как бы наказать Левина за то, что он педик. А Левин тем временем по сравнению с ними самый невинный человек. Невинный, чистый, неиспорченный. Да Артём по сравнению с этими жестокими уродами просто непорочный ребёнок. Ему такие мысли, такие шизанутые фантазии никогда в голову не придут. Откуда же только эти натуралы, мои одноклассники, нахватались такого дерьма? Я, насмотревшийся тайком всякой гей-порнухи, о таком и не думал никогда. Откуда же эти гадости в головах моих одноклассников?

Мы возвращаемся на урок. Русский. Полина Сергеевна говорит строго и холодно, и она даже не смотрит на Левина. Раньше она обязательно говорила что-нибудь про Артёма. Обязательно как-то выделяла его, хвалила или задавала какой-нибудь вопрос, на который Левин быстро отвечал, и тогда Полина Сергеевна расплывалась в улыбке. Раньше Артём был её любимчиком, и всех это страшно бесило. Как же всё переменилось. Теперь учительница ведёт себя так, как будто Левина вообще не существует. Даже когда она говорит что-то про члены предложения и Ванёк тут же вставляет грубый комментарий, что «о членах лучше всего спрашивать Артёма», Полина Сергеевна ведёт себя так, как будто никакого Артёма у нас в классе нет. Она даже замечание по поводу грубости не делает, только краснее немного.

В столовой Артём сидит один. Хотя он даже не сидит. Он покупает себе чай и пиццу, но не успевает съесть — в его сторону летят куски хлеба и другой еды. Левин быстро встаёт и выходит, столкнувшись в дверях с парнем из параллельного класса.

— Эй, Диман, — окликает меня Влад в раздевалке на уроке физкультуры, — мы тут чо придумали!

Он заговорщицки подмигивает и хлопает меня по плечу. Наши общие друзья заливаются смехом, таким задорным и радостным, что я сразу понимаю: то, что они придумали, непременно связано с Артёмом. Левин быстро переоделся к уроку и вышел в зал. Конечно, он не хотел проводить лишних секунд в нашей компании. В одном ему всё же везёт — не надо, по крайней мере, притворяться и строить из себя такое дерьмо, какое ежедневно изображаю я. Я иногда так вживаюсь в роль, что маска спадает только, если меня стошнит и вырвет как следует дома. Иногда мне хочется послать всё к чёрту и признаться своим одноклассникам, признаться своим родителям, брату. И будь что будет. Я понимаю, что, скорее всего, кто-нибудь из них меня просто убьет. Скорее всего, это будет мой брат, потому что у других смелости не хватит. Но потом в такие моменты я вспоминаю слова Артёма. Он всегда говорит мне, чтобы я ни в коем случае не признавался никому. Он говорит, что в нашем положении долбанные камин-ауты — это чистое самоубийство. Это может быть не так страшно или даже на руку, если ты какой-нибудь известный деятель или шоу-мен. Тебя, конечно, почмырят и, может, даже уволят с работы, у тебя появится много врагов, но славу твою такое признание точно увеличит. Да и когда ты взрослый, когда у тебя есть дом, в котором ты живешь, рестораны, в которых ты ешь, деньги, которые спокойно лежат на счетах, тогда, может, ничего плохого от камин-ауте и не будет. Тогда, конечно, можно говорить о честности, о том, как надоело прятаться, о лицемерии и двойных стандартах общества. «Не в нашем случае, — всегда с грустной усмешкой констатирует Левин. — Мы дети. Нас просто убьют».

— Диман! — Толкает меня в плечо Пашок.

Я задумался и, видимо, совершенно выпал из отвратительной реальности. Пацаны возвращают меня в раздевалку школьного спортзала.

— Ты чо, завис что ли? — Ржёт Влад.

Они излагают мне свой гениальный план, который заключается в том, чтобы помочиться на одежду Левина. От мерзости у меня к горлу подкатывает тошнота.

— Фу, что за хрень! — Морщусь я от отвращения.

И вот тут дело совсем не в том, что Артём самый дорогой мне человек во всём мире. При одной мысли о том, что кто-то в моём присутствии будет мочиться на чью-то одежду, у меня возникает рвотный рефлекс.

— Ты чо, тоже что ли пидор? — Неожиданно заявляет Ванёк.

— По-моему, — отвечаю я, — пидор, скорее, тот, кто хочет поссать другому парню на одежду!

Я выхожу из раздевалки и только слышу презрительно брошенное мне в спину: «Какой культурный».

После школы я, не заходя домой, еду к Андрею, приятелю Артёма. Мы договорились встретиться там, чтобы спокойно посидеть и пообщаться в тёплом месте. Я раньше не был знаком с этим Андреем, но Левин иногда упоминал его. Он старше нас, ему лет двадцать. Он симпатичный высокий парень с модной стрижкой, в дорогих шмотках. Он живёт один в квартире. У него тут есть еда, алкоголь. Мы знакомимся. Андрей кивает и приглашает меня войти. Артём медленно подходит ко мне, протягивает вещи, рубашку и джинсы, и тихо, почти без эмоций говорит:

— Переоденься. Выглядишь как идиот в этих шмотках.

Я беру вещи, переодеваюсь и всё время смотрю на Артёма, наблюдаю за ним. Он молчит. Ходит по квартире туда-сюда очень грустный, глаза как будто потухшие. Видно, что ему очень тяжело.

— Ты как? — Осторожно спрашиваю я, подходя ближе.

— Никак, — почти шёпотом отвечает Артем.

Андрей предлагает выпить, мы соглашаемся. Я сижу на полу, облокотившись о кровать, Андрей — за столом, а Левин лежит на кровати, раскинув руки в стороны и уставившись в потолок.

— Противно быть трусом, — тихо произносит он, как будто говоря с самим собой.

— Ты не трус! — Тут же перехватываю я.

— Да ладно! — Горько усмехается Артём. — Я даже в глаза всем этим уродам посмотреть не могу. Я каждый день боюсь за свою задницу, боюсь, что меня изобьют или вообще убьют на хрен. Я не буду больше ходить в школу.

— Ты серьёзно? — Вступает Андрей.

Он кажется очень обеспокоенным. Он вообще, мне кажется, влюблён в Артёма по уши, и это немного напрягает меня.

— Я не могу этого больше выносить! — Повышает голос Левин и чуть не срывается. — Я слабак! Вот и всё. Я просто говно.

— Хватит говорить так! — Обрываю я. — Любой бы на твоем месте и пары дней не продержался!

Я ложусь рядом с Артёмом.

— Ты самый лучший человек, — говорю я ему на ухо. — У тебя впереди будущее. Все эти отморозки ещё гордиться будут, что с тобой в одном классе учились.