— А Силия? — Перед лицом семейного кризиса Кэсси забыла про истерику, подсела на софу к сестрам и обняла младших за плечи. Ее лицо все еще покрывала утонченная бледность. — Что там говорится про Силию? Наверное, она сейчас под опекой консула? Или уже едет домой? — с надеждой спросила она.

— Хм… — Леди София уставилась на кружева на собственном рукаве.

— Тетя?

— Хм, — повторила та еще раз. — Нет, боюсь, Силия до сих пор находится в А-Кадизе.

— Что? Прямо в пустыне?

— По всей видимости, она живет во дворце правителя. В качестве гостьи шейха аль-Муханна. Принца аль-Муханна.

Ответом ей стало потрясенное молчание. Леди София дернула себя за кружевной рукав.

— Кэсси, Силия там в тюрьме, да? — При вопросе у Крессиды задрожал подбородок.

— Кэсси, ее не выпускают и требуют, чтобы она каждую ночь рассказывала шейху историю, а иначе ей отрубят голову, да? — спросила двенадцатилетняя Корделия и запоздало вспомнила, что тетя София запретила им читать эту книгу. Она покраснела.

Крессида пихнула ее локтем, а Кэролайн осуждающе на нее посмотрела.

Последовало строгое внушение, и потом Кэсси наконец смогла высказать распиравший ее вопрос.

— Почему Силию оставили одну с шейхом? — спросила она, когда порядок был восстановлен.

— Очень интересный вопрос, — сухо констатировала леди София.

— Действительно, очень, — согласился лорд Генри, снова входя в комнату. — Этот Винчестер — шут гороховый. Вот почему на меня возлагается обязанность лично туда поехать и все уладить. А за Силию не беспокойтесь. Она в безопасности. Ни один иностранец, пусть даже обладающий большой властью, не посмеет навредить дочери высокопоставленного британского дипломата.

— Папа, у Силии на глазах убили мужа. Ее похитил человек, который, как нам известно, может держать ее взаперти в гареме, — повысила голос Кэсси. До нее постепенно доходил весь ужас положения сестры.

— Ну-ну, дорогая, — лорд Генри осторожно посмотрел на дочь, — не стоит давать волю воображению. Силия — разумная девочка, и я уверен, что принц тоже благородный человек. Здесь нет повода для волнений.

— Нет повода… — Кэсси недоверчиво смотрела на отца. — Как я понимаю, ты сейчас же отправляешься в Египет?

— Да, разумеется.

— Тогда я еду с тобой, — решительно сказала Кэсси.

— Не говори ерунды, милая.

— Я еду с тобой, отец, и ты меня не отговоришь. Силия — моя любимая сестра. И бог знает, каково ей сейчас приходится. — Кэсси поежилась. — Ей понадобится моя поддержка. Я еду с тобой, и точка.

— София, может, ты ей скажешь? Пустыня — не место для благовоспитанной юной леди.

— Полагаю, тебе стоило подумать об этом раньше — до того, как отпускать туда свою старшую дочь, — последовал уничтожающий ответ. — Кассандра совершенно права. Силии нужна поддержка сестры. И родной тети. Я тоже поеду с вами.

— Э?

— Ты слышал, Генри. — Леди София одарила младшего брата ледяным взглядом. — Время не терпит. Я прослежу за тем, чтобы наши вещи поскорее упаковали. А ты тем временем можешь позвать Беллу Фробишер, она приглядит за девочками. Заодно с ними познакомится, раз уж в твои намерения входит сделать ее их мачехой. Кассандра, идем! Генри, мы будем готовы через час.

Лорд Армстронг был знаменит своим жестким и непоколебимым умением вести переговоры, он умел осадить даже самых хитрых и могущественных европейских политиков, но с сестрой он никогда не мог справиться, и сам это признавал.

— Как пожелаешь, — покорно ответил он и во второй раз за утро отправился хлебнуть бренди.

Рамиз в одиночестве бродил по дворцовому парку. Несмотря на довольно компактное пространство, вьющиеся во всех направлениях тропы, крытые аллеи и украшающие перекрестки маленькие павильоны с фонтанчиками придавали парку простора. Подземная система орошения питала всевозможные растения: от традиционных фиг, олеандра и жасмина до различных экзотических разновидностей, привезенных Рамизом из путешествий. Среди последних приобретений были и розы. Рамиз присел у фонтана, чью позолоченную решетку увивал один из его любимых видов, со слабым приятным ароматом. Эти розы даровала ему из своего бесценного сада в Мальмезоне сама императрица Жозефина. Нераспустившиеся лепестки выглядели совсем белыми, розовый оттенок, словно румянец, появлялся, лишь когда цветы полностью распускались.

Эти цветы напоминали ему о Силии. После его последнего визита в гарем минуло уже три ночи, и единственное решение, к которому он пришел за это время: надо держаться от нее подальше, Он забрал у нее нечто очень ценное и ничем не мог восполнить ее потерю. Без сомнения, он поступил неправильно — неприятное и непривычное ощущение. Впервые в жизни он не мог ничего исправить. Кроме того, он оказался совершенно не готов к тем чувствам, которые сейчас испытывал. Он разрывался между стремлением искупить вину перед Силией и не менее сильным желанием повторить то же самое.

Последнее обстоятельство шокировало сильнее всего. Он поступил плохо, совершил грех бесчестия, но ему приходилось заставлять себя об этом жалеть.

И то, что сама Силия отказывалась считать его поступок недостойным, ничуть не помогало. Почему она его не остановила? Почему она не призналась, что девственница? Почему так спокойно отмахнулась, словно это было нечто совершенно обыденное? Неужели это для нее ничего не значит? Чего она хотела от него? Может, она лишь пешка в дипломатической игре и с готовностью завопит, что он обесчестил се, дабы добыть для своей страны преимущество? Но она ведь уже твердо сказала, что не станет заявлять о бесчестии, и это был один из тех немногих моментов, где он был уверен: она не лжет.

Так почему же тогда? В последний раз, когда он спрашивал ее об этом — после поездки к древней Катре, — Силия возложила всю вину на обстановку гарема. Там все кажется нереальным, так она сказала тогда. Она имела в виду, как будто находится в мире фантазий? Гарем с самого начала, конечно, ее очаровал — или, вернее, его образ, навеянный сказками «Тысячи и одной ночи». Наверное, она и раньше скрывалась в своих фантазиях от назойливых мужских взглядов, как делали многие ее соотечественники в Грантуре. В этом есть смысл. И немалый.

«Единственный способ устранить искушение — это ему отдаться». Так когда-то давно говорил его брат. Старший сын и отцовский наследник, он многое себе позволял, многому отдавался. Асад предпочитал словам действие. «Женщина говорит, мужчина действует», — часто говаривал он. «Главный инструмент принца — это меч. Если писать что-то, то только им».

«Слишком быстр, чтобы превратиться в пламя», — говорил про него отец. Но в его словах всегда отчетливо звучала гордость.

По правде говоря, став взрослым, Рамиз редко виделся с Асадом. Да и с отцом тоже, усмехнулся он про себя. Но сейчас он скучал по ним. Прошло уже почти два года, как убили Асада, и его собственная жизнь совершенно перевернулась. До этого он часто думал, что сделал бы иначе, если сам был правителем А-Кадиза, но, однако, никогда всерьез не задумывался, что действительно может им стать. Заняв свой пост, он принялся претворять в жизнь свои намерения, о которых он столько размышлял. В какой-то степени это помогло ему справиться с потерей последнего родного человека, ведь его мать умерла, когда Рамиз был еще подростком. Но он скучает по Асаду. Почему-то очень скучает. И он одинок. Богатый принц с тысячами верноподданных. У него есть все, но нет человека, которому он мог бы довериться.