Весной 1944 г. у Власова побывал казачий генерал Шкуро. Они обсудили вопрос передачи под командование Власова дивизии Паннвица после того, как начнется формирование Русской освободительной армии. Оба они сошлись во мнении о нецелесообразности того, чтобы кто-то из прежних царских генералов (таких, как и сам Шкуро) принимал под командование казачьи части, поскольку это даст советской пропаганде возможность утверждать, будто освободительная армия имеет целью восстановление дореволюционного порядка. Как и многие казаки, Шкуро считал себя русским и рассматривал план Розенберга по созданию автономной «Казакии» как некую скверную шутку. Через Шкуро Власов восстановил отношения с Кононовым, которого не встречал со своей поездки в Могилев.

В июне 1944 г. дивизия Паннвица получила статус корпуса, став 15-м казачьим корпусом, численность личного состава которого перевалила за двадцать тысяч человек.[141] В следующем месяце Паннвиц побывал у генерала Готтлоба Бергера, начальника Главного управления СС, и предложил перевести свой казачий корпус под номинальную юрисдикцию СС. Такой шаг дал бы корпусу возможность получить больше оружия, а заодно и размежеваться с местными органами полиции и чиновниками администрации, которые своими притязаниями создавали постоянные трудности казакам. Бергер согласился. Служившие в корпусе немецкие офицеры остались офицерами Вермахта, форма у личного состава также не изменилась.

Власов узнал о переменах в Белоруссии, где в начале 1944 г. в Минске был дан «зеленый свет» созыву Белорусской Рады. Председателем ее стал профессор Островский.

Рада издала призыв к созданию армии, и, хотя в победу немцев теперь уже мало кто верил, вступить в нее добровольцами вызвались тридцать тысяч человек. В Белоруссии тоже надеялись на содействие западных держав после ухода с политической сцены национал-социализма. Считалось возможным, что после свержения Гитлера Вермахт, который пользовался поддержкой населения оккупированных территорий, единым фронтом с западными державами выступит против Сталина.[142]

В январе 1944 г. семьдесят два добровольческих батальона в итоге прибыли во Францию. Поскольку Власову не позволили посетить эти части, во Францию поехал Жиленков вместе с Фрёлихом. Обстановка там сложилась отнюдь не удовлетворительная. Многие немецкие офицеры связи, равно как и командиры полков, к которым были приписаны батальоны, никогда не имели дела с восточными добровольцами или опыта службы на Востоке, их отношение к добровольческим частям оставляло желать лучшего. Более того, части эти, которые Гитлер счел недостаточно надежными, чтобы применять их в России, отправлялись теперь на позиции Атлантического вала. Обращение к главнокомандующему войсками на Западе майора Вальтера Ханзена, офицера по оперативным вопросам добровольческих частей, принесло некоторые улучшения, однако ситуация по-прежнему оставалась далекой от разрешения. Все, что объединяло этих людей, была надежда на создание Русской освободительной армии.[143]

Примерно в то же время генерал Трухин побывал в добровольческих частях на итальянском фронте, сопровождаемый капитаном фон Деллингсгаузеном и своим адъютантом Ромашкиным. Поездка была предпринята по инициативе фельдмаршала Альберта Кессельринга, поскольку у русских отмечались случаи дезертирства и сильного снижения боевого духа. После ужина, за которым помимо него и Кессельринга присутствовали еще двадцать высокопоставленных офицеров, Трухин ночью в машине Кессельринга отправился на фронт в районе Монте-Кассино и Неттуно. Оказалось, что большинство немецких командиров сражавшихся там русских батальонов не знали ни слова по-русски и не понимали, как следует обходиться с подчиненными. Вооружение и обмундирование добровольцев уступало в качестве тому, чем располагали немецкие части, и русских вообще очень раздражало отношение к ним как к каким-то второсортным солдатам. Сверх того, они не желали сражаться на чужом фронте. И все же, несмотря на все вышеперечисленные негативные факторы, к противнику перебежало всего двадцать два бойца. Один же батальон, командир которого говорил по-русски и где ротами и взводами командовали русские, заметно отличился в боях.

Трухин выступал с речами, он побывал на самых передовых позициях, успокоил страсти скорой перспективой для солдат вступить в ряды многочисленной Русской освободительной армии, а также сказал им, что с 1 мая русским рабочим на территории рейха не нужно больше носить унижающие знаки различия как остарбайтерам. В ходе заключительных переговоров Кессельринг пообещал улучшить вооружение батальонов и проследить за отношением к ним, он заметил, что главная проблема заключается в отсутствии основополагающего решения русского вопроса. Он заверил Трухина, что лично употребит влияние в Берлине для скорейшего появления такого решения. Прежде чем Трухин отбыл обратно, в Риме его принял генерал фон Макензен, который выразил понимание русской проблемы.[144]

В июне в доме на Кибицвег появился Казанцев. Он снабдил Власова важными новостями о положении в оккупированных районах, а кроме того, предоставил информацию о ситуации в различных немецких структурах, где работали члены НТС. Положение НТС становилось все более шатким. Зимой 1942/43 г. организация развернула интенсивную кампанию антинемецкой пропаганды среди русских, кроме того, Гестапо всерьез заподозрило НТС в том, что организация эта вместе с Вермахтом является активным противником «восточной политики».

Казанцев привез Власову предложение от главы НТС Байдалакова завязать отношения с представителями западных держав, в контакт с которыми союз вошел через швейцарские каналы. Власов, однако, предложение отклонил. Покуда западные союзники считают Гитлера врагом номер один, покуда основной груз войны ложится на Сталина, они вряд ли протянут руку дружбы врагам Сталина, только если те не будут готовы немедленно ударить по Гитлеру, а такой шаг неминуемо привел бы к краху освободительного движения.[145]

Вскоре после этого разговора для НТС прозвучал новый и очень тревожный сигнал — были отстранены от службы некоторые члены организации, подвизавшиеся на работе в различных немецких правительственных структурах. Только доктору Владимиру Поремскому, одному из вожаков НТС, сказали правду. Это сделал доктор Кнюпфер, его начальник в Восточном министерстве. Кнюпфер признался Поремскому, что увольняет его потому, что Поремского рано или поздно арестуют, а Кнюпферу не хотелось бы, чтобы это произошло в его отделе. Он, правда, пообещал держать увольнение Поремского в тайне. «Труба пропела» вскоре — сотни членов НТС были брошены в тюрьмы и концентрационные лагеря. Уцелеть удалось только тем, кто являлся тайными членами организации, и среди них Зайцеву, Трухину и Казанцеву.