Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они прошли метров двадцать прямо, потом резко свернули налево и, погружаясь по пояс в ставшую внезапно невыносимо вонючей воду, с трудом передвигая ноги, проползли еще метров тридцать. Потом Колька раскинул руки и лег на зелень мха. Упираясь руками, пополз вперед. До бугра оставалось совсем немного.
Иван толкнул немца, шевелись, мол, и сам повторил маневр мальчишки. Ноги удалось вытащить из болотины далеко не сразу. Лопухин наглотался воды и грязи. Что-то омерзительно скользнуло под штаниной. Иван подумал про пиявку, прикинул размер и постарался эту мысль забыть…
Ползти было трудно. Руки продавливали мох, наружу лезла черная вонючая жижа. Но что-то там, внизу, было. Ладонь нащупывала какой-то омерзительный холодец, который играл тут роль дна. Расставленные пальцы – сейчас Иван даже пожалел, что у него нет между ними перепонок, – щекотали поднимающиеся из глубины пузырьки. Пару раз из-под руки вывернулось что-то живое.
Казалось, что они ползут вечность, оставаясь на одном месте. Будто в болоте образовалось неведомое течение, стоит только остановиться на минуту, и их снесет, отодвинет от спасительного горба…
Взгорок был мал. На нем едва-едва помещался один человек. Иван, ни слова не говоря, подтолкнул к нему Кольку. Сунул ему в руки «наган» и подтащил немца к самым ногам паренька.
– Если хоть слово от него услышишь, стреляй.
Колька молча упер ствол в голову доктора. Иван накидал на немца каких-то веток, травы, мха. Тот молчал, только щурясь и не мигая, смотрел в глаза пареньку. Тот взгляда не отводил.
Вроде бы у холмика имелось какое-то основание, но Ивану на нем места уже не было. И он что было сил ухватился руками за чахлый кустик, кинул рядом Колькину палку и по самую грудь погрузился в болото таким образом, чтобы бугор оставался между ним и лесом.
Облава была совсем рядом.
Иван, уходя все глубже в болото, видел, как из леса появились сначала овчарки, а затем солдаты. Псы дергали поводки, рвались вперед, но остановились на границе воды.
Офицер спрятал пистолет в кобуру и поднял бинокль.
Иван втянул голову в плечи и ушел в топь по плечи. С ужасом он понял, что под ним нет дна. Что тот зыбкий холодец, по которому они ползли все это время, тут кончается, и ноги, не встречая сопротивления, уходят вниз все глубже и глубже. Сведенные судорогой пальцы намертво вцепились в кустик, в траву, в воздух! Сейчас он схватился бы за что угодно, хоть за гадюку, лишь бы удержаться на поверхности.
Тем временем офицер пристально разглядывал болото. И уперся взглядом в бугор, за которым спрятался Лопухин.
Иван не знал, видит ли фашист их следы, оставленные на поверхности болота, но ему казалось, что он чувствует этот взгляд… Физически.
Лопухин зажмурился и ушел в грязь по ноздри.
Трясина тянула и тянула. К себе.
В себя.
И теперь приходилось напрягать все силы, чтобы не провалиться глубже. Кустики, которые ухватил Иван, едва держались своими тонкими корешками.
Лопухин закрыл глаза.
Офицер на берегу внимательно осмотрел березовый пенек, оставленный Колькой. И снова уставился в бинокль. Собаки потихоньку успокаивались. Солдаты, пользуясь паузой, закурили.
Доктор шевельнулся, у него затекли ноги. Но Колька сильнее прижал ствол к его покрытому мелкими каплями пота лбу. На перемазанном лице парнишки играли желваки.
Офицер коротко прогавкал команду, и несколько коротких очередей прокатились грязевыми фонтанчиками по болоту. Одна прошла совсем близко от Ивана. Тот не шелохнулся. И не потому, что не чувствовал страха. Нет. Он просто не мог. Все силы уходили на то, чтобы не уйти в трясину совсем.
Снова затявкал «шмайсер». Доктор вздрогнул и зажмурился.
Но нет… Немцы стреляли, что называется, наудачу.
Вскоре цепь развернулась и ушла в лес. Но беглецы не шевелились до тех пор, пока не стих собачий лай.
Весь день они перли через болото. Колька каким-то образом находил дорогу. Несколько раз он резко менял направление, возвращался. Но всегда они шли по твердому, если так можно назвать пружинящие и медленно уходящие из-под ног корни, торф, упругий холодец грязи. Провалился один раз только немец, который сослепу сделал пару шагов в сторону. Жижа мигом разошлась, и он ухнул по самую грудь, еле вытянули.
Каждый шаг отзывался болью в мышцах. От болотной вони слезились глаза и шла кругом голова. Иван уже не обращал внимания на гадюк, отдыхающих на сухих кочках, на пиявок, впившихся в ноги, весь мир сузился до грязной спины доктора, что маячила впереди.
Иногда они слышали далекий лай и выстрелы. Тогда все трое останавливались, пригибаясь, искали, где спрятаться, чтобы переждать.
Несколько раз немец спотыкался, падал, говорил, что больше не может, но Лопухин молча поднимал его за ворот и пинками гнал вперед. Говорить сил не было. Надо было идти вперед. Только идти. В болоте нельзя стоять.
Когда Колька остановился, Иван ударился в спину вставшего следом доктора.
– В чем дело?! – прохрипел Лопухин. – Чего встали?
Колька молча кивнул вперед.
Там прямо посреди черной воды торчали длинные жерди и был проложен настил.
– Гать. Старая.
Иван молча осмысливал услышанное. Гать. Дошли.
– А немцы на нее выйти могут?
– Не знаю. – Колька пожал плечами. – Могут. Если найдут.
– А стоим чего? – спросил Иван, хотя меньше всего на свете ему хотелось куда-то идти.
Парнишка засмеялся. Странный это был смех, сухой.
– Иди, если знаешь как.
Иван присмотрелся. Гать стояла посреди воды, опираясь неведомо на что. Вокруг были натыканы жерди, на первый взгляд безо всякой системы. Зеленый ковер мха кончался прямиком у ног Кольки. Дальше…
Иван подошел ближе.
Вода была черная, но прозрачная. Было видно, как уходит вниз переплетение корешков, грязи и еще черт знает чего. А дальше… Ничего. Только черная вода. Глубокая. Там, в глубине, будто бы перемешивалась слоями тьма. Завораживающий, тянущий, зовущий к себе водоворот.
– Долго не смотри. – От Колькиного голоса Иван вздрогнул. – Дуреть станешь. Тут многие дуреют. А потом прыгают.
Лопухин потряс головой. В голове действительно будто туманом затянуло.
– А переплыть?
Парнишка косо усмехнулся, огляделся, палкой подтянул к себе неведомо откуда взявшийся тут обломок дерева.
– Смотри, – и кинул его в черную воду.
Деревяшка как ни в чем не бывало закачалась на поверхности.
– Тут дыры в земле. Наши рассказывают, это черт когда-то вилами сюда тыкал, из злости, что его архангел Гавриил обхитрил. С тех пор тут дыры бездонные и вся вода туда уходит. В это болото три реки впадают. И ручьев не счесть. А совсем ничего не вытекает. И не переполняется. Все уходит вниз, в чертовые дыры.