Теперь сирена «Рио-Круза» словно бы приветствовала другие суда. Я тогда пожалел, что не могу ступить на берег в форме донского казака как истинный представитель своей страны. Но было бы безумием подчиниться этому импульсу. Я удовольствовался краткой молитвой. Трое русских стариков уже опустились на колени. Многие рыдали и сжимали руками поручни. Айя-София была свободна от Ислама! Мы думали, что Христос вернулся. Но как мы могли предвидеть следующее предательство? Как раз тогда, когда «Рио-Круз» глушил двигатели у каменных причалов Скутари, европейские евреи, сидевшие в безопасности в своих финансовых крепостях, управляли капиталами союзников. Вскоре они стравили все нации. Еврей, называвший себя греком и носивший британский аристократический титул, стал главным организатором грядущего предательства: Захаров[56], оружейный король, уже продавал вооружение и грекам, и туркам, и армянам. Он ел хлеб с премьер-министром Венизелосом и пил ароматный кофе с нераскаявшимся защитником ислама, Мустафой Кемалем[57]. И он лгал всем и каждому. Он хвастался, что в его венах течет кровь святого Павла, а затем отдал свой родной город Магомету. Сдача Константинополя стала еще одной строкой в бухгалтерских книгах «Викерс – Армстронг»[58].

Корабль наконец пришвартовался. Рослые британские офицеры стояли на пристани, непринужденно беседуя с одетыми в хаки турками в красных фесках. Они едва взглянули на нас. Высокие, закрытые ставнями окна таможни стали превосходными насестами для нетерпеливых чаек, которые, казалось, были нам рады гораздо больше, чем люди. Автомобиль с красным крестом остановился у ворот. Из машины вышли доктор и санитарка. От волнения, от страха или от физической слабости я начал дрожать. Возможно, я впервые осознал, что освободился от России. Пуповину перерезали. Баронесса едва ли заметила мое состояние. Она интересовалась состоянием своей дочери. Встав в центральной части палубы, Джек Брэгг поднес к губам мегафон и объявил пассажирам, что возможна небольшая задержка, пока будут осуществляться необходимые проверки. У греческого священника, служившего Джеку переводчиком, на лице застыло спокойное выражение – он напоминал икону, его черные руки тряслись, когда он совершал умиротворяющие жесты.

Я оглянулся назад, на сияющую Византию, оставшуюся по ту сторону пролива. Именно здесь, предположил я, сидели в седлах первые гунны из вражеских орд; они щурили глаза и облизывали губы, предвкушая огромную добычу. Торговый центр всего мира, Византия находилась в состоянии упадка уже тогда, больше тысячи лет назад. Я все еще мог разглядеть ее далекие дворцы, ее зеленые и золотые холмы. На этом расстоянии она казалась неизменной, такой же, какой могла быть во времена Феодосия или Юстиниана Великого. И на протяжении тысячи лет моралисты называли ее упадочной и предсказывали конец, и все же ни один город, даже Рим, не сохранил своих изначальных свойств в той мере, в какой их сохранил Константинополь.

Миссис Корнелиус посмотрела на меня:

– Ты в ’орядке, Иван?

По-прежнему не в силах сдержать дрожь, я ничем не мог успокоить свою подругу. Я пытался заговорить, но мне не удалось. В горле было слишком сухо. Кажется, мои ноги подломились, хотя сознания я не терял. Я помню, как миссис Корнелиус проговорила: «’от дерьмо! Надо ж, черт ’обьри, ’овезло!» Опустившись у поручней, я увидел, как на борт поднимались первые офицеры. Я попытался встать, но снова рухнул – прямо к ее ногам. Я узрел свой рай. Теперь я чувствовал, что должен умереть.

В среду 1 января 1920 года я умер русским, а 14 января (по западному календарю) родился космополитом. Я перенес сыпной тиф. Для собственного успокоения британский доктор диагностировал перевозбуждение и истощение. Ich kann nicht so lange warten[59]. Судя по рассказам миссис Корнелиус и баронессы, я бредил на полудюжине различных языков. У меня были видения. Я говорил о своих любимых, о матери, Эсме, капитане Брауне, Коле, Шуре и остальных. Я вновь переживал славу и ужасы своего прошлого. Мне сказали, что чаще всего я представлял себя мальчиком в Одессе. Это меня не удивило. В Одессе я расстался с юностью (но в Константинополе мне предстояло обрести человечность).

К тому времени, когда я очнулся, уже стемнело. Я качался в широкой койке с высокими бортиками, как в колыбели. В слабом искусственном свете я разглядел сидевшую рядом баронессу. Ее волосы были растрепаны, на ней были надеты коричневое бархатное платье и желтый передник. Баронесса держала меня за руку, но сама дремала. Я слабо попытался подняться, но обнаружил, что ноги меня не слушаются. Веря, как всегда, в победу разума над материей, я не стал паниковать. Я знал, что в конце концов смогу ходить, требовалось только усилие воли. Когда я сжал руку баронессы, ее глаза механически открылись, как у куклы.

– Где я, Леда Николаевна?

– Это личная каюта капитана Монье-Уилльямса, Симка. Доктор думает, что ты в каком-то шоке. У тебя не сыпной тиф, однако всех уже проверили. Кажется, эпидемии на борту все-таки нет.

Я промолчал – пусть верит в то, что ее успокаивает.

– А госпожа Пятницкая?

Как выяснилось, она помогала ухаживать за мной, теперь же наслаждалась поздним обедом.

– Она сказала, что заглянет перед сном. И Джек Брэгг, и мистер Томпсон будут навещать тебя. Все мы, конечно, в карантине. Но это продлится недолго.

Тогда я поверил (и верю теперь), что случилось чудо. Я был спасен, чтобы исполнить свою миссию.

– Надеюсь, кокаин все еще у меня в багаже.

Я верил в силу наркотика гораздо больше, чем в способности врача-шарлатана.

– Я не смогу его забрать. Конечно, я ничего не сказала доктору.

Я погрузился в сон. У меня не было ни малейшей зависимости от наркотика, но его целебные свойства помогли бы мне излечиться. Уже тогда кокаин начал приобретать дурную славу. Художники рисовали мужчин, падающих в обморок на коленях у жен, и сопровождали картины надписью «Кокаин!». «Кока-кола» была вынуждена убрать это вещество из состава[60]. Преследование завершилось запретом. Пока кокаин оставался доступным, международные фармацевтические компании ничего не могли поделать с этим средством. Эти компании хотели захватить все – так им удалось поставить свою марку на этот препарат и возвестить о нем как о чудодейственном лекарстве. Поэтому они втайне распространяли ложные сведения об отрицательных свойствах кокаина и старались представить потребителей порошка дегенератами. Как иронично это ни звучит, но употребление кокаина, вероятно, спасло меня от тяжелой формы сыпного тифа.