Наконец формальности были закончены, все документы подписаны. Виталий поблагодарил писателя, но тот не ответил, лежал, прикрыв глаза, – очевидно, общение с посетителями сильно его утомило. Лечащий врач, статный молодой кавказец с непроизносимым именем-отчеством, деликатно попросил их удалиться.

Аркаша поехал отвозить нотариуса, а Малахов, едва только выбрался с территории больницы, сразу же позвонил Лане. Такой бурной радости, которую выразила, узнав новость, его супруга, он от нее просто не ожидал.

– Ай да Танька, ай да молодец! – ликовала Лана. – Я знала, что у нее получится! Я же говорила – она любого дожмет!

– Постой, а что, это она? Твоя Татьяна?..

– Ой, зайка, да Татьяна, Аркадий – какая разница! Важно другое – «Черная радуга» теперь наша! Наконец-то! Значит, так, слушай меня внимательно. Поезжай сейчас прямо туда. А мы с Танькой берем проектировщиков из «СТК-проджект», видеооператора, кого там еще надо – и тоже подваливаем. Нам главное первым делом территорию свою забором обнести, остальное терпит…

– Лана, у меня вообще-то рабочий день. И водителя опять нет — я вчера очередного орла уволил. Ну не везет мне с ними, хоть плачь!

– Ой, Виталь, по-моему, тебе уже пора к этому привыкнуть. У тебя вечно с ними проблемы, вспомни хотя бы Сергея своего… Да ладно, можно подумать, тебя это остановит. Ты сколько раз уже сам туда ездил? Все, пока, и слушать ничего не хочу. Встретимся у «Черной радуги».

Хорошо представляя себе, что такое женские сборы, Малахов не особенно торопился. Ехал небыстро, по дороге углядел симпатичный ресторанчик, зарулил туда, не спеша пообедал. И все-таки к сторожке прибыл, как и предполагал, первым. Ни Ланиного новенького «Вольво», ни каких-либо других машин на поляне еще не было.

Он вынул мобильный и набрал номер супруги. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – известил доброжелательный, но с нотками металла голос. – Попробуйте позвонить позднее». Очевидно, Лана сейчас как раз проезжала какую-нибудь зону, где сотовая связь была недоступна, в Подмосковье такие вещи пока не редкость.

Виталий прошелся по поляне, присел было в кресло из корней, но вид сторожки и всего, что ее окружало, будил в душе слишком много воспоминаний, далеко не все из которых были приятными. К тому же у него вдруг сильно разболелась голова. От свежего воздуха, что ли? В тот приезд ничего подобного не было, ни вечером, ни утром, хотя выпили накануне немало… Небо над головой было пасмурным, но, слава богу, хоть дождя можно было не бояться. Он еще раз позвонил супруге. Опять то же. Черт знает что, ну сколько еще их ждать? Пойти пока пройтись, что ли? Малахов нехотя поднялся и направился в сторону леса.

По-хорошему, надо было отправиться к «Черной радуге». Заодно и разведать подъездные пути к новому участку, минуя сторожку, давно уже нужно было об этом подумать… Но почему-то Виталию сейчас совсем туда не хотелось. Странно устроен человек! Мечтаешь о чем-то, ждешь этого не дождешься, стремишься, добиваешься всеми силами… а получаешь – вроде и не рад. Никакого тебе морального удовлетворения, только усталость.

Он дошел до развилки, где когда-то подбрасывал монетку, и решительно свернул на другую тропинку, вправо. Посмотрим теперь, куда приведет она… Что было бы, упади тогда пятак «решкой»? Они с Ланой не купили бы этот участок… А возможно, и ссоры с Джозефом не было бы. Или она все равно бы случилась? Во всяком случае, когда-то модный, а ныне забытый писатель Дмитрий Россихин точно не лежал бы сейчас в больнице. И его супруга не сказала бы монотонным бесстрастным голосом: «Будьте вы прокляты…»

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Виталий стал смотреть по сторонам. Ему всегда нравилось находиться на природе, в любое время года, а уж поздней весной – особенно.

Майский лес – особый мир, этот месяц не спутаешь ни с каким другим. Лес в это время словно бы живет своей жизнью, и ему никакого дела нет до визитеров. Это в другие месяцы он чутко прислушивается и присматривается – что это за человек бродит по моим тропинкам? С добром он явился или со злом? Если гость понравится хозяину, то летом он приветит его щедрыми дарами, а зимой очарует невероятной, ни с чем не сравнимой сказочной красотой. Но если пришедший к нему покажется неугодным, лес сделает все, чтобы дать ему это понять. Нахмурится, зашумит, станет неуютным, страшным и поскорее погонит прочь. Спрячет все свои грибы-ягоды – сколько ни ходи, ничего не найдешь. Или, того хуже, обманет, закрутит, собьет с дороги, и будет незваный гость плутать долгими часами по одному и тому же месту… Все это Малахову было хорошо знакомо. Он ведь вырос в сельской местности и умел чувствовать природу, несмотря на то что за последние годы очень сильно от нее отдалился. Все-таки эта способность каким-то чудом на уровне подсознания сохранялась в его душе. В тот раз, когда они приезжали компанией, и позже, когда он привозил сюда Дольку, лес еще просыпался, будто человек, который только-только открыл глаза и пока еще находится на грани сна и яви, зевает и потягивается… А сейчас этот человек уже окончательно проснулся и встал с кровати. Он бодр, полон сил, у него отличное настроение, он готовится к предстоящему дню, умывается, напевая что-то под нос, чистит зубы, причесывается, завтракает… И майский лес так же свеж и энергичен, все в нем так же спешит, торопится жить. Буйно растет молодая трава, громко и весело щебечут птицы, листья на деревьях яркие, сочные.

В детстве, когда Виталька Малахов повадился ходить в поселковую библиотеку при клубе, ему попалась прекрасно иллюстрированная книжка «Двенадцать месяцев». Он тогда считал себя уже слишком взрослым для сказок, но эту книгу полюбил буквально с первого взгляда. Особенно ему нравилась картинка, на которой все встретившиеся под Новый год двенадцать братьев сидели вокруг костра. Зимние месяцы там были изображены седобородыми стариками в шубах, осенние – зрелыми мужчинами, летние – молодыми людьми, а весенние – юношами, почти мальчиками. И у каждого из героев была какая-то деталь, свойственная только ему одному: у Апреля – букет подснежников, у Августа – корзина со спелыми фруктами, у Октября – заткнутый за отворот шапки желто-красный кленовый лист… Виталий вдруг на удивление отчетливо вспомнил книгу и подумал, что умей он рисовать, то сам с удовольствием создал бы подобную картину, только месяцы изобразил в виде женщин. И Май была бы среди них самой юной – примерно в Долькином возрасте, темно-русой, как официантка из маленького кафе, и непременно с крупными веснушками, как у Наташи.

Он представил себе девушку в зеленом платье, с венком из полевых цветов в длинных спутанных волосах. Как это там было, у Юрия Лозы? «Девочка-весна с длинными ногами…» Хрупкая мимолетная грань между юностью и молодостью. Уже грациозные, но еще не заученные движения. Она уже осознала свою женскую привлекательность, но еще не знает, как ею распорядиться. Она любит весь мир, но полна предчувствия встречи со своим единственным…

Где-то вдали робко закуковала кукушка. Как давно он этого не слышал!