– Страшусь я гнева государева… – обречённо вздохнул посланник.

– Кто ж не страшится? – произнёс Алексей, заглядывая за плечо гонца, заметив чей-то силуэт, выходящий с конюшен.

Напрягая глаза свои, опустил Басманов густые брови, вглядываясь в того мужчину. По чёрному одеянию Алексей тотчас же распознал опричника, но боле он сказать не мог, покуда фигура не приблизилась несколько к ним, подходя к каменной лестнице. То лицо быстро распознал Басманов, ибо лишь двое при дворе брили бороды – то был его сын али немец. По росту да по походке отец точно признал, что то был чужеземец.

«Латин же не смекнёт, что за Курбский вовсе…» – подумалось Алексею, да мысль та придала улыбку выражению лица опричника.

Гонец заметил пристальный взгляд Басманова и обернулся.

– Того опричника звать Андреем Владимировичем. Немец он, не наш, – указал Алексей. – Ежели и не смекнёт, что за Курбский, того гляди, он и передаст письмо государю, и не сыщешь гнева царского на голову свою.

– Благодарю вас, Алексей Данилыч! – пламенно бросил гонец, кланяясь в пол.

Не тратя ни мгновения, бросился посланник вслед Андрею, спешно поднимаясь по каменным оледенелым ступеням. Алексеем же овладело любопытство, с коим он и наблюдал за тем, как гонец окликнул немца. Завязалась короткая беседа. Басманов не мог слышать слов, но видел, как немец таки принял послание. Пожав плечами, Алексей усмехнулся самому себе.

* * *

Немец поднялся в свои покои и переменил облачение, дабы предстать на совете в должном облике. Сборы его не заняли много времени, и через несколько минут уж отправился в тронный зал. Когда он переступил порог, первым делом заприметил молодого Басманова, с которым более всего находился в дружеских сношениях. Фёдор стоял, опёршись спиной на стол да скрестив руки на груди. Он, точно утомлённый вечною строгостью уставного облачения, лишённого украшательств, ныне предстал пред советом в синем кафтане, что так и мерцал жемчугом да мелким бисером в отблесках свечей. В левом ухе поблёскивала длинная серебряная серьга каплевидной формы. Заметив друга своего, Фёдор ответил улыбкой да коротким кивком.

– Государь ещё не явился? – спросил Андрей, оглядывая собравшихся думных бояр да опричников.

– Всё в трудах наш великий государь. Обождём, – пожал плечами Басманов.

Немец оглядел украшения на одёже юноши, и если и хотел сказать что, то воздержался, махнув рукою. Фёдор вскинул бровь, точно заметив, что друг его не выразил мысли своей, быть может, даже остроумной, но Андрей сохранил молчание, вглядываясь в лица собравшихся.

Стоял тихий гомон голосов. Соратники Булатова который день шептались меж собою, не получал ли кто вестей от Ивана. Опричники же разводили руками, не ведая, что ответить. Боле всех недоумевал Малюта, с особым пристрастием расспрашивал братию, все лишь руками разводили. По взгляду их можно было прочесть негласный приговор – то пропадали люди и боле видные, нежели Булатов, что и молвить тут?

Фёдор слушал те толки с той же улыбкой, которая была присуща ему обычно. Когда Малюта опросил и Фёдора с Андреем-немцем об участи Ивана, то Басманов лишь пожал плечами.

– Ведаю я не боле, чем ты, – ответил Фёдор, глядя Малюте в глаза.

Покуда не явился светлый государь в величественном и лучезарном облачении своём, братия продолжала переговариваться меж собою, но все голоса во мгновение стихли, лишь государь показался в зале. Братия пала ниц на каменный пол. Иоанн же поднял руку свою и осенил опричников крестным знамением.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – произнёс Иоанн, плавно водя рукою своей в воздухе, устремляя взор куда-то ввысь, точно глядел он сквозь стены, сквозь сам камень.

Опричники постепенно поднимались с колен, покуда владыка обходил вокруг стола, отбивая каждый шаг свой ударом посоха. Царь занял место во главе стола, окидывая свою братию взглядом.

– Великий государь, – с поклоном обратился Андрей-немец.

Коротким кивком Иоанн велел продолжить.

– Почтенно передаю вам письмо, владыка, – продолжил чужеземец, доставая из внутреннего кармана послание, принятое от гонца.

Государь было протянул руку, унизанную перстнями.

– От Андрея Курбского, – доложил немец.

Опричники замерли, боясь тронуться с места. Иоанн же слегка наклонил голову да раскрыл шире глаза свои. Все взоры уставились разом на великого государя. Его молчание страшило ныне боле, нежели громкая брань. Иоанн коснулся пальцами желтоватого конверта, да что-то сделалось с ним. Бумага упала ему под ноги. Взгляд свой, медленно наполняющийся горячим безумием, уставил на Андрея. Ноздри вздымались от каждого вздоха.

– Чего ж я стал слаб да немощен… – вздохнул Иоанн, чётко проговаривая слова, стиснув зубы.

На лице Андрея сгущались тревога и волнение. Он бросил короткий взгляд на письмо, потом обратно на государя. Иоанн кивнул и вновь протянул руку свою, дабы немец вновь вложил в неё послание. Стоило Андрею едва наклониться, опустив взгляд, резкий удар рассёк его щёку да повалил на землю.

Немец тотчас же попытался отползти прочь, но величественная высокая фигура поднялась со своего трона, в неистовом гневе сжимая свой посох, который уж окрасился кровью. Иоанн вновь замахнулся, и Андрей прикрыл лицо своё и голову, как вдруг удар пришёлся мимо него. Когда чужестранец открыл глаза, первое, что предстало пред его взором – золотой посох государя, ударивший во всей силе буквально на волосок от головы Андрея.

Затаив дыхание, немец поднял взгляд свой на государя, не предвидя того, что узреть ему пришлось. Меж Андреем и государем стояла фигура Фёдора Басманова. Тот одной рукою едва касался посоха, вторую, изогнув в локте, чуть приподнял несколько выше груди, точно готовясь самому принять удар. Сам царь был в гневе, равно как и в замешательстве. Руки его дрожали от злости, которая сейчас наполняла жгучим огнём все жилы его, всю его плоть.

– Поди прочь, – процедил сквозь зубы Иоанн, со злостью поднимая посох свой.

– Не стоит Андрей гнева вашего, предобрейший наш владыка, – произнёс Фёдор едва ли шёпотом.

– Гнева моего на шкуре своей испытать жаждешь?! – Иоанн схватил Басманова за ворот кафтана да толкнул в сторону с такою силой, что он едва на ногах устоял.

Государь уж было замахнулся, чтобы гонцу весь гнев да учинить, ощутил, будто бы посмел кто его остановить. В гневе обернулся государь – то был Басманов. Схватился двумя руками за посох царский.

– Не ведаешь же, что творишь, вымесок басманский! – с теми словами царь было хотел вырвать оружие своё, да с первого порыву не удалось.

– Отчего не молят о милости вас? – тихо произнёс Басманов. – Ныне взываю к милости вашей, к множеству щедрот ваших.

Иоанн слышал слова Фёдора, через силу внимая им.

– Молю о милосердии, светлый государь. Внимаете вы мольбе моей? – спросил Фёдор и тут же отпустил посох.

Басманов