и пренебречь. Осознанно пренебречь. Так как в подобного рода неприятностях, самое главное, это надёжно отпугнуть полового разбойника и стать негодным объектом для поругания.

Но гражданка Колыванова, очевидно, имела иные приоритеты. Поначалу она резко подскочила со стула и принялась упрекать меня в циничном издевательстве, и в еще одной попытке всецело её унизить. Но, меньше, чем через минуту её профессиональная склонность к математическому анализу всё же взяла верх над темпераментом. Женщина затихла и в глазах её появилась осмысленность.

— Нет! Это тоже не выход! — недолго подумав об озвученной мною методе и, видимо, представив её в действии, покраснев, заявила она.

Я пожал плечами. В конце концов, кто я такой, чтобы навязывать советским математикам свои моральные принципы и представления о прекрасном. И еще, надо признать, мне уже порядком надоела эта бессмысленная бодяга. Я со значением посмотрел на Тимченко.

— Мне работать надо! — терпеливо пояснил я своё нежелание участвовать в дальнейшей имитации коллективной мастурбации.

Помогать районной прокуратуре в проведении правового ликбеза для потерпевших, мне в данный момент не казалось целесообразным. В сейфе дожидались отписанные лично мне строгим майором Данилиным уголовные дела. Требующие моего вдумчивого внимания и грамотного процессуального участия.

Но как оказалось, прокурорский Павлик, будучи безупречно интеллигентным и вежливым человеком, был не так уж и прост. Он проявил нехорошую привычку выдавать своё бессовестную навязчивость за наивную непосредственность.

— Можно, я тут у тебя с потерпевшей поработаю? — склонил он набок голову и упёр в меня бесхитростный детский взгляд небесной синевы. — У тебя здесь спокойнее и чайник есть! — не унижаясь до просьбы, дипломатично заявил он о своём желании за мой счет почаёвничать с гражданкой Колывановой.

Мне стало весело от изящной попытки очередного умного человека поиметь юного и потому недалёкого лейтенанта.

— Нет, не можно! Извини, но я сам хочу здесь поработать! — покачал я головой, — Так хочу, что аж кушать не могу! Сам понимаешь, сроки по делам поджимают! А вы с Анной Ивановной ступайте вниз, там у дежурного не только чайник, там еще и колбаса в холодильнике. Скажи, что я разрешил!

Про колбасу я сочинил в самую последнюю секунду. Но про наличие чайника в дежурке не соврал.

Чего во взгляде Тимченко было больше, недовольства или недоверчивости, я так и не разобрал. Но дверь за ним и за условно изнасилованной гражданкой Колывановой я на всякий случай запер на замок. После чего включил спасённый от прокурорских посягательств чайник в розетку и принялся доставать дела из сейфа.

Спокойно позаниматься ненавистно-любимым ремеслом мне пришлось чуть больше часа. Со стороны коридора сначала подёргали за ручку двери и, не добившись желаемого, в неё нервно постучали. С облегчением встав и потянувшись, я пошел открывать врата очередной заявленной в ОДЧ Октябрьского РОВД «баранке».

Но каково же было моё удивление, когда распахнув дверь, вместо помдежа или дежурного опера я увидел бывшего, а, быть может, пока еще настоящего, но всё же замполита Капитонову.

Свою неуверенность Дуся пыталась скрыть за деловой озабоченностью. В руках она держала безымянную обувную коробку отечественного формата и картона.

Ожидая от Евдокии любой провокации, я, не трогаясь с места, перекрыл ей своим, уступающим в весе телом, доступ в кабинет. Если у неё там, в коробке, разорванные трусы, лифчик и ополовиненная бутылка портвейна, то пусть тогда уж разбрасывает свой реквизит в коридоре. Так, по крайней мере, у меня будет больше шансов отбрехаться от карающих инстанций.

— Здравствуй, Корнеев! — не приняв мою тушку за серьёзную преграду, всей массой двинулась на меня Капитонова, — Чего ты? Пропусти, я тебе деньги и оставшиеся колготки принесла!

Пришлось бесславно сдать позиции и отступить вглубь кабинета. А Евдокия Леонтьевна, одержав первую, хоть и незначительную победу, как-то сразу обрела свою прежнюю уверенность.

— Что ж ты, Корнеев, так со мной поступил? — с лицом обманутой пэтэушницы, ждущей от меня двойню, принялась корить мою совесть Дуся, по-хозяйски усевшись на стул. — Мне до пенсии совсем ничего осталось, а меня сегодня из-за твоей подлости из партии выперли! И рапорт на увольнение заставили написать! — неожиданно сдувшись, со всхлипом выдохнула воровка на доверии.

— Да вроде бы не было сегодня в РОВД партсобрания! — включил я дурака, чтобы выиграть время и как-то собраться с мыслями.

— В РОВД не было, зато оно было в УВД! — сварливо заткнула меня Капитонова, — Я там на партийном учете состояла, пока здесь не утвердили в должности. Теперь, по твоей милости у меня ни работы, ни партбилета, Корнеев! — вновь поддавшись минорному настрою, плаксиво сообщила мне, всё-таки бывшая замполитиха.

Да, не задался мой сегодняшний день. Мало того, что приходится дежурить не за себя, а за того парня, так еще каждый первый меня в своих бедах норовит завиноватить. Да идут они все в жопу!

— А разве это не ты первой духоту начала мне создавать? — не пожелал я оправдываться перед вконец охеревшей акулой коммунизма, — С какого это перепугу ты решила, что меня можно вот так запросто взять и распатронить на квадратные метры⁈ И заметь, на мои, а не на твои метры! Так что ты сама во всех своих бедах виновата!

Ум, честь и совесть текущей эпохи хотела что-то возразить, и даже уже открыла рот. Но благоразумно решила передумать, и дальше обострять ситуацию не стала.

— Да ладно, чего уж теперь! — Дуська протянула мне газетный свёрток, — Здесь восемьсот сорок шесть рублей! А тут, — она пододвинула по столу коробку, — Тут двадцать шесть колготок. Больше у меня нет! — она с вызовом посмотрела на мой комсомольский значок.

— А где остальные деньги? — стараясь выглядеть неприступно жадным, поинтересовался я, — И где недостающие колготки? Сорок четыре штуки, Дуся! Где они⁈

Мне очень хотелось забыть о Дуньке, о денежной недостаче и проклятущих колготках, как о страшном сне. Не так уж и велика потеря, если учесть все экспроприированные у экспроприаторов ассигнации и ценности. Но такой роскоши я себе позволить не мог. Всепрощенчество по отношению к замполитихе, пусть даже и бывшей, мне рано или поздно вылезет боком. Как дефективный младенец у неудачливой роженицы.

— Побойся бога, Корнеев! — возмущенно взвизгнула расстрига от КПСС.

По всему судя, лишившись партбилета, Евдокия решила не простаивать и незамедлительно уверовала. Знать бы еще, какого она теперь вероисповедания.

— У тебя, у сопляка, машина с трёхкомнатной квартирой, а я твоими стараниями осталась без работы! Да еще и живу в коммуналке со старухой в одной комнате! — придерживаясь какой-то одной ей понятной логики, агрессивно начала причитать Капитонова, ёрзая необъятной задницей на стуле. — Бессовестный ты, Корнеев! А еще комсомолец!

Теперь я уже точно знал, что прощать долги этой беспредельщице я не буду. Лучше бы эта коммунистическая пиявка молчала. Ответить ей я не успел, зазвонил внутренний телефон. Дежурный порадовал очередной криминальной несуразицей.

— Либо всё, либо ничего! — жестко осадил я наглую бабу, — Сутки тебе! Послезавтра, после моего отсыпного приносишь все деньги и все колготки! Иначе я иду в прокуратуру и ты сядешь! А пока будешь шить рукавицы в солнечной Мордовии, твоя свекруха крякнет! И тогда ты потеряешь даже свою комнату в коммуналке!

Капитонова, красная, как переспелый помидор, хватала ртом воздух и буравила меня своими бессовестными глазами. Пододвинув к ней её газетный кошелёк и коробку с женской радостью, я поднялся из-за стола.

— Мне на место выезжать, гражданка Капитонова, так что извольте покинуть кабинет! — ответно и твёрдо глядя ей в глаза, официально потребовал я.

Евдокия, молча сграбастав коробку и деньги, поднялась, и с достоинством удалилась из кабинета, виляя своей широкой кормой, словно неприличная женщина. А я начал пополнять дежурную папку бланками постановлений и протоколов.

До Южного моста мы на дежурном УАЗе добрались меньше, чем за двадцать минут.

Как и довёл дежурный, там нас ждал экипаж нашего районного отделения ГАИ. И еще низко просевшая «Победа», стоявшая метрах в пятнадцати, капотом к обочине.

— Что тут у вас? — обратился я за информацией к старлею в белой, как у жениха, портупее, — Мне дежурный сказал, что вы кражу скота пресекли?

Ретро-гибдидист ответить мне не успел. Из опущенного окна задней двери «Победы» раздался утробный рёв. Определённо это был звук, издаваемый парнокопытным существом. И это был явно, не козлик и не овечка.

— Там что? — впав в растерянность, указал я в сторону ревущего авто.

— Корову cп#здили уроды! — покручивая в руке свою полосатую палку, безразлично ответил гаишник. — Сами офигели, когда догнали. Не остановились паразиты, пришлось погоняться. Но недолго. — самодовольно ухмыльнулся старлей.

Я не поверил ни гаишнику, ни своим собственным ушам. А потому ринулся к «Победе». В её салоне, занимая