— Ну, меняет, Грейс. Я не хочу до скончания века только читать, играть и выдумывать. Я хочу жить. Отбросить рутину и обыденность, испытать судьбу по-настоящему. Ты никогда ничего такого не чувствовала? Не хотела добиться большего, чем предлагает тебе жизнь?

Я молча глядела на Ханну, счастливая от того, что она доверила мне свою мечту, и сбитая с толку тем, что доверие это надо чем-то оправдать, а я понятия не имею — чем. Она говорила очень непонятно, словно на каком-то тарабарском языке. Жизнь и так очень добра ко мне. В чем тут сомневаться? Мистер Гамильтон без конца твердит, как же мне посчастливилось, что я получила такое место, и если бы не он, мама бы до сих пор еле-еле перебивалась. Я не знала, что ответить, а между тем Ханна выжидающе смотрела на меня. Я открыла рот, язык, цокнув, отлепился от нёба и не произнес ни слова…

Ханна вздохнула, опустила плечи и разочарованно улыбнулась.

— Разумеется, нет. Извини, Грейс. Я зря морочу тебе голову.

Она отвела взгляд, и тут я услышала свой собственный голос:

— Иногда я думаю, что хотела бы быть сыщиком, мисс.

— Сыщиком? — Ханна снова поймала мой взгляд в зеркале. — Как инспектор Бакет из «Холодного дома» Диккенса?

— Я не слыхала о мистере Бакете, мисс. Я имела в виду Шерлока Холмса.

— Настоящим сыщиком?

Я кивнула.

— Искать улики и раскрывать преступления?

Я кивнула снова.

— Значит, — с непонятной радостью сказала Ханна, — я ошиблась. Ты меня понимаешь. — И с прежней смутной улыбкой она отвернулась к окну.

Я не могла сообразить, что случилось — почему мой внезапный ответ так понравился Ханне — да, честно говоря, и не старалась. А просто наслаждалась теплом неожиданно вспыхнувшего между нами взаимопонимания. Отложив щетку, я вытерла руки о фартук.

— Нэнси сказала, что сегодня вы наденете дорожный костюм.

Я вынула костюм из шкафа и принесла его к туалетному столику. Растянула юбку так, чтобы Ханна ступила внутрь.

И тут рядом со спинкой кровати хлопнула оклеенная обоями дверь, и появилась Эммелин. Стоя на коленях с юбкой в руках, я проводила ее глазами. В ее красоте было что-то недетское. В огромных голубых глазах, пухлых губах, даже в манере зевать и потягиваться таилась какая-то ленивая зрелость.

— Как твоя рука? — спросила Ханна, хватаясь для равновесия за мое плечо и ступая в юбку.

Я наклонила голову, надеясь, что Эммелин не очень больно и она не вспомнит о моей роли в той истории. Но если младшая сестра и узнала меня, виду она не показала. Лишь пожала плечами, равнодушно потерла запястье и сообщила:

— Почти не болит. Я не снимаю повязку просто так, для интереса.

Ханна повернулась к стене, и я стянула с нее сорочку, чтобы тут же заменить ее тесным корсажем дорожного костюма.

— А ты знаешь, что у тебя останется шрам? — поддразнила она.

— Знаю, — ответила Эммелин, усаживаясь на край кровати. — Сперва я расстроилась, но Робби сказал — это будет боевая рана. Мой отличительный знак.

— Правда? — с ехидством откликнулась Ханна.

— Он говорит, у всех стоящих людей есть что-нибудь такое.

Я затянула корсаж и продела в петлю первую пуговицу.

— Робби сегодня едет с нами кататься, — сказала Эммелин, барабаня ногами по кровати. — Он спросил Дэвида, не покажем ли мы ему озеро.

— Уверена, вы прекрасно проведете время.

— А ты что, не едешь? Сегодня первый погожий день за всю неделю. Сама же повторяла, что надоело дома сидеть.

— Я передумала, — рассеянно ответила старшая сестра.

Эммелин подумала и кивнула:

— Значит, Дэвид прав.

Я почувствовала, как напряглась Ханна.

— Ты о чем?

— Он сказал Робби, что ты ужасно упрямая и если уж вбила себе в голову не встречаться с ним, то так и просидишь взаперти всю зиму.

Ханна сжала губы и некоторое время подбирала подходящие слова.

— Что ж… Можешь передать Дэвиду, что он неправ. Я вовсе не бегаю от Робби. Я просто занята. Серьезными делами. О которых никто из вас и знать не знает.

— Ага. Сидишь в детской и страдаешь над шкатулкой.

— Ах ты, маленькая шпионка! — возмутилась Ханна. — Неужели я не имею права побыть одна? — Она фыркнула. — Тем более что ты ничего не поняла. Я не страдала над шкатулкой. Ее там больше нет.

— Как это?

— Я ее спрятала.

— Где?

— Узнаешь, когда будем играть в следующий раз.

— Но мы же, наверное, не будем играть всю зиму. Нельзя ведь рассказать Робби про Игру.

— Значит, будущей зимой. Не бойся, не соскучишься. Вы с Дэвидом очень заняты с тех пор, как тут появился Роберт Хантер.

— За что ты его так не любишь? — поинтересовалась Эммелин.

Наступила странная тишина, невнятная пауза. Я вдруг почувствовала себя на виду: услышала, как дышу, как бьется мое сердце.

— Не знаю! — вырвалось вдруг у Ханны. — Но с тех пор, как он приехал, все изменилось. Все уплывает прямо из рук. Исчезает, прежде чем я успеваю сообразить, что это такое. — Она вытянула руку, чтобы я застегнула рукав. — Вот за что ты его любишь?

Эммелин пожала плечами.

— Он веселый и умный. Его любит Дэвид. А еще он спас мне жизнь.

— Ну, это, положим, преувеличение, — фыркнула Ханна. Я застегнула последнюю пуговицу. — Он просто оторвал кусок платья и обмотал его вокруг твоей руки. — Она повернулась к Эммелин.

Эммелин прижала руку ко рту и вытаращила глаза. И расхохоталась.

— Что с тобой? — удивилась Ханна. — Ты чего смеешься? — Она наклонилась, чтобы заглянуть в зеркало, и нахмурилась.

— Ты похожа на того мальчишку из деревни! Помнишь, в одежде, из которой он давно вырос?

— Нехорошо смеяться над бедняками, Эмми, — сказала Ханна, но и сама не смогла удержаться от смеха. Она поводила плечами взад-вперед, изучая свое отражение в зеркале. — Да и неправда. Бедный мальчик выглядел гораздо лучше меня. — Она повернулась, чтобы взглянуть на себя сбоку. — Похоже, с прошлой зимы я выросла.

— Везет тебе, — протянула Эммелин, разглядывая, как костюм Ханны натягивается на груди. — Выросла…

— Нет, в этом, конечно, идти нельзя, — заключила Ханна.

— Если бы папа интересовался нами так же, как своей фабрикой, он бы понял, что нам иногда требуется новая одежда.

— Он старается, как может.

— Представляю, что было бы, если б он еще и не старался! Если мы не подсуетимся, на первый выезд в свет отправимся в матросских платьях.

— Да хоть бы и так — мне все равно, — пожала плечами Ханна. — Глупая, старомодная затея — эти балы. — Она продолжала изучать затянутое в костюм отражение. — Однако теперь, думаю, действительно стоит написать Па, что нам нужны новые платья.