потому, что вы можете быть правы и убийца насторожится; если вы правы и убийца заподозрит, что вы напали на след, мы можем получить третью жертву.

Я сказал, что не имею ни малейшего желания попасть на первые страницы газет в качестве трупа.

— Есть вероятность, что вы правы, — задумчиво протянул лейтенант. — Как бы мне хотелось, чтобы вы подумали как следует и передали мне это письмо как можно раньше. Мы бы успели проверить отпечатки пальцев, почерк и бумагу… А теперь нам на это понадобится несколько дней. Ну ладно, главное — держите рот на замке. Мы задержим всех присутствующих еще на несколько дней — настолько, насколько сможем. Нужно действовать быстро.

— Понимаю, — кивнул я. — Кстати, кому принадлежит пистолет, из которого совершено убийство?

— Миссис Роудс.

2

Мне очень не хотелось, как говорили римские поэты, встречать рассвет на следующее утро. Впрочем, точнее сказать полдень. Возможно, я проспал бы и до вечера, если бы не звонок телефона у постели. Еще не проснувшись, я схватил трубку, убежденный, что смогу доспать после разговора.

Несколько секунд я что-то бормотал в трубку, слыша в ответ только далекий шум. Потом открыл один глаз и увидел, что говорю не туда. Перевернув трубку и окончательно проснувшись, я начал воспринимать упреки мисс Флин.

— Здесь произошел целый ряд событий, которые требуют вашего личного вмешательства.

Я объяснил ей, что здесь тоже произошел целый ряд событий и я вынужден задержаться еще на несколько дней.

— Но здесь все уверены, что дело в Вашингтоне закрыто и что убийца сенатора покончил с собой.

— А газеты уже вышли? — я еще не сообразил, сколько проспал и что дневные газеты давно пошли в продажу.

— Да, конечно. И в «Глоуб» ваша блестящая статья.

Перед тем как завалиться спать, я расставил в этой статье все точки над «i». При описании того, как нашли тело, я использовал больше красок, чем есть в радуге, и придал делу такое звучание, какое было нужно нам с Уинтерсом. Редактор был ужасно доволен, так что мне пришлось немало поднапрячься, чтоб не проговориться, что последует еще одна статья.

Страшно расстроенная мисс Флин расписывала несчастья, которые свалились на головы моих клиентов. Большинство проблем могло быть улажено по телефону, но вот производители собачьего корма переживали серьезный кризис. К счастью, на меня снизошло вдохновение, и я велел мисс Флин передать поставщикам, что в течение ближайших двадцати четырех часов я представлю изумительную схему действий. Особого энтузиазма она не проявила, но энтузиазм вообще не вязался с ее изысканными манерами.

Потом я позвонил миссис Голдмаунтин и, к своему удивлению, сразу ее нашел. Мы договорились встретиться ближе к вечеру.

Приняв ванну, я оделся и, готовый к любому повороту событий, спустился по лестнице. Я был немного удивлен, что все спокойно. Ланч кончился, и все сидели в гостиной. Уинтерса нигде не было видно. Если кто-то и заметил мое отсутствие в первой половине дня, то не сказал ни слова.

Я сказал буфетчику, что буду только кофе, который можно подать в гостиную. Потом я присоединился к Элен и Ленгдону, устроившимся у окна. Задернутые шторы свидетельствовали либо о плохой погоде, либо о присутствии снаружи полицейских и газетчиков. Элен выглядела свежее остальных. Ленгдон слегка опух, и под глазами у него набрякли мешки.

— А вот и я! — я подсел к ним. Принесли кофе, я сделал большой глоток, и мир наконец-то обрел правильную перспективу.

— Как понимаю, — заявил я с видом Шерлока Холмса, — дело закрыто.

— Не совсем, — Элен взглянула на меня глазами, чистыми, как хрусталь, несмотря на перепой и подвиги минувшей ночи. — Похоже, предстоит еще день допросов. Ну и повезло же нам! Я сделала бы все, даже предложила Уинтерсу саму себя, лишь бы мне разрешили вернуться в Нью-Йорк.

Я не стал комментировать эту идею, но спросил, почему она так хочет вернуться.

— Сегодня вечером Бесс Прингл дает прием — вот почему. Похоже, это будет самый выдающийся бал сезона, и пропускать совсем не хочется.

— А почему он хочет, чтобы мы здесь оставались? — изобразил я святую невинность.

— Бог его знает. Он просто обложил нас красными флажками.

— У меня тут возникла одна идея насчет убийства, — Ленгдон неожиданно очнулся от мрачного раздумья.

— И что? — я попытался изобразить интерес.

— Речь именно о красных флажках. Вы же понимаете, убийство всегда приводит к различным осложнениям, заставляет делать разные неестественные и бессмысленные вещи… — Его голос постепенно слабел, по мере того как становилось очевидным отсутствие интереса к его словам. Я понял, что «Авангард» может распространяться только среди очень немногочисленного круга выдающихся интеллектуалов.

Прежде чем Элен вернулась к жалобам насчет Бесс Прингл или Ленгдон смог продолжить обсуждение убийства, я спросил их, как прошел вчерашний вечер, объяснив свое раннее возвращение домой какой-то вполне правдоподобной причиной.

— Мы вернулись домой около двух, — мрачно буркнул Ленгдон.

— Я вообще бы не вернулась, если бы знала, что случилось, — бросила Элен.

— Я пропустил что-нибудь интересное?

— Один из министров играл на гармонике, — кисло сообщил Ленгдон.

— Попурри из Стивена Фостера, — добавила Элен.

— Я думал, что вы были с морским офицером, когда начался концерт, — Ленгдон, учитывая его молодость и идеализм, достаточно быстро стал понимать нашу Элен.

— Ах, — вздохнула Элен и закрыла глаза.

Я оставил их и подошел к столику у камина, где складывали почту. Там для меня было только одно письмо — толстый конверт, адрес на котором был написан красным карандашом с наклоном в противоположную сторону. Когда я открывал его, руки мои дрожали.

Из конверта выпала пачка документов. Я быстро пролистал их, пытаясь найти хоть какое-то объяснение, но не смог. Никакого сопроводительного письма, только пачка официальных документов, которые, как я понимал, относились к делам Холлистера с сенатором. Те самые бумаги, желание завладеть которыми его и погубило.

Прежде чем я успел просмотреть их повнимательнее, ко мне подошла улыбающаяся Камилла Помрой.

— Как хорошо, что все позади! — воскликнула она, заглядывая мне в глаза.

— Вы собираетесь вернуться в Талисман-сити?

— Как только разрешат, — кивнула она.

— Вам стало легче? — спросил я, стараясь определить, что она думает на самом деле, но не смог: она справлялась с лицом не хуже актрисы.

— О, это ужасно. Роджер стал совершенно другим человеком.

— Ему пришлось нелегко.

— Очень! — Нет, она совершенно не походила на ту женщину, что заявилась в мою комнату дать волю естеству и заодно обвинить своего мужа. Теперь она вновь стала любящей женой, неспособной на предательство. Так какова она на самом деле?

— Я… я бы хотела,