Хлопнула входная дверь: мужья вернулись с перекура. Вика встала им навстречу.

– Витек, – кричит, – пошли домой!

– Как? – говорит Витек. – Уже?

– Как это? – говорит мой муж. – Уже? Да посидите еще!

– Нет, – командует Вика решительно. – Матюша! Одеваться! Домой едем!

– Ну мам, мы еще десять минуточек!

– Никаких минуточек, – а сама качается, – никаких минуточек!

– Слышь, Вика, – говорю, – не дури, оставайся. Витек пьяный, ты пьяная. Как вы сейчас поедете? С ребенком. Если только на такси. Мы вам оплатим!

– Ну уж нет! – говорит Вика. – Мы на триста шестой. Она у нас прямо до крыльца.

– Ну уж нет, – вступает мой муж. – Никаких маршруток. В прошлый раз помнишь, что случилось? Такси вызываем, и все.

– Я обижусь, – говорит Вика.

– Да зачем вообще уезжать, – говорю я. – Поздно уже. Матвейка спать хочет. Давай-ка вы у нас останетесь и поспите. А Витек завтра вас заберет. А?

– Отличная идея, – говорит Витек, и видно, что прям с облегчением вздыхает. – Оставайтесь, Вик, а?

– Раз так, то я одна поеду! – кричит Вика. – А Матвея сам вези как хошь! – и в сапоги ногами пытается попасть.

И тогда я ее беру за руку… Ччерт. Вот. Вот здесь оно и началось. Я ее взяла за руку и стала удерживать.

А Вика стала руку выдергивать и со мной бороться. Пытается, то есть.

А я тогда Вику… Ну, она пьяная, да и вообще… я сильная… в общем, я ее в шутку, ну, в шутку!! – в шутку я ее повалила.

Кстати, я-то и водки не пила.

В шутку повалила и села на нее сверху. Вика бьется. Кулаками по полу стучит и все такое. Истерит здорово. Ну пьяная, абсолютно.

Дальше Витек стал ее утихомиривать. Тоже вроде как в шутку, а я в шутку кричу: «Давай, я ее держу!»

Витек с мужем моим ее взяли и вдвоем в ванную затолкали. Причем в ванной сначала Витек был. А моего не было, это я знаю точно. Моего не было, нет. Мой только заталкивал в ванную. А вот Витек, тот… сначала в ванной был.

А потом он выскочил, мужики навалились на дверь и держат. А там за дверью Вика бьется. Грохот, удары. Что-то Вика крушит, ломает.

Тут я догадалась: красный тазик! Я кричу: Вика, тазик не надо, он молитвенный, наш ребенок молится в этот тазик по утрам! Да какое там.

Мой муж утверждал, что только всего-навсего дал ей два пощечины. Чтобы утихомирить, ну, истерику. Только две пощечины всего, и не более.

Ну, так он говорил. А я не видела. Я к детям побежала, Матвейку успокаивать – мол, все нормально…

Сижу с ними, рисую, читаю. Матвей, бедняга, совсем притихший был.

И потом слышу: тишина.

Дети уснули уже, как я вышла. Витек с мужем на кухне сидят, курят. В ванной красное все от крови было. И обломки красного тазика валяются.

– Господи, – говорю. – Это кто же ее так?

– Сама, – говорят. – Поскользнулась в ванной и нос сломала. Мы ее спать положили в той комнате. Все лицо растеклось. Распухло. Уснула, – говорят.

Так и сказали: уснула.

(аунига был днивник Мамы што она песала всю жизьнь

а мне он Его от даст када мнисполница 14 лет)

* * *

снег етат дибильный достал уже

а как лечили а вот так и лечили и не вылечили а на работу ходить все равно надо. Глаза красить не стала, сил не было. Из подъезда попала сразу в слякоть и еле дошла сколько тут не знаю полкилометра по Стачек. Горло дерет, и голоса нет. Жрать не хочется, курить тоже, постоянный озноб. Надя, бери опять больничный. И взяла опять. Сразу как вышла так и взяла. Назад сил не было идти на триста шестой три минуты проехала сорок рублей отдала смотрели как на идиотку.

Кроссовки мокрые.

На батарее вон.

Рано вышла, говорят. Отлежишься… Все такие добрые. А что денег ни копья.

Спинка дивана пахнет Сашкиным потом (сидеть ему до лета)

и уроки проверить неа не смогу

в окне луна – как обсосанный леденец, похоже: один край прозрачный

сколько ж я уже лежу-то – ужин Дашке хоть какой

и собаку никто не гулял

Даш ты тут?

Мам

тебе плохо что ли

ну я еще не выздоровела как следует

ничего щас грипп такой тяжелый отлежаться мне надо

а в больнице че не вылечили

ну вылечили но не до конца

просто до конца же долго, а тут у меня ты

ну и вообще может я просто выздоравливаю и мне завтра лучше станет

я завтра на работу не пойду

мам тебе чего нибудь принести

неа

А да

набрось пуховик на меня

(прокуренный пуховик валится сверху, и сразу продирает ознобом от неожиданного тепла. Все равно не согреться, даже под пуховиком)

Дашка ты Бакса выгуляла? что в школе

уроки сделала?

смотри, мне сейчас просто не очень

а вообще я сама знаешь

ты у меня смотри

там пожарь яичницу себе, я не буду

нет яиц? А что есть

понятно

а где взяла

понятно

он тебе сам денег дал?

Даш, я тебя предупреждаю он опасный человек он не так просто тебе дает деньги

ты меня понимаешь

нашаривает сигареты и зажигалку, пытается откашляться

дай пульт

(Дашка приносит ей пульт от телевизора)

смотреть телевизор больно, режет глаза, но теле-сияние в воздухе успокаивает Надю

Дашка пристраивается рядом и делает вид, что пишет что-то в тетрадке.

Узоры на диване склеиваются.

Надя делает вдох поглубже. И холодно, и отчего-то воздуха не хватает.

* * *

Наутро приходит крестная. Вваливается, веселая: ну, Надюша, я тебя сейчас буду лечить! Отпросилась с работы!

Ставит все на стол. Меда банку. Творог в пакете. Жир какой-то. Барсучий. Водку. Не пить, натирать. Йогуртов Дашке. Это сколько ж потратила. Надя смотрит как из-под воды. Спина болит, как будто вся – синяк. Никогда так не болела.

(Ночь была трудная. Помру, поняла Надя в ту ночь, и тихо плакала. В больнице две недели. Дашка в школу не ходила. И толку. Еще хуже стало. Выписали без улучшений. Форточка, которая не закрывается – перекосило от грязи, – впускает в комнату много чистого воздуха. Надя полулежит на спине. Всякий раз, как проваливается в сон, начинает не хватать дыхания. И от паники тут же просыпается в полубреду. Ей мерещится Вырица, лагерь школьный, хохот и беготня, но бежать нет дыхания, она во сне садится на корточки, и зеленые пятна перед глазами, и подол – Надя прикладывает к лицу – в красных пятнах.)