Только развивая свое Эго и учась ценить свои собственные чувства, она сможет сделать основное ядро сильным настолько, чтобы вынести конфликт противоположностей и донести страдания до переломной точки. Ее уверенная Персона должна быть сдана, а ее инфантильная Тень интегрирована. В обрядах инициация инициируемую иногда торжественно хоронили, подводили к краю смерти, и с этого момента начиналось ее возрождение. Таким же образом женщина может почувствовать, что она похоронена в своем собственном теле как в могиле, которую она сама же и выкопала, и из этой могилы она может воскреснуть. Только через полнейшее отречение она сможет почувствовать Грацию, которая способна спасти ее. Ее исцеление придет через умение слышать божественный голос внутри себя — во сне и посредством практик активного воображения с участием тела.

В культуре, склонной все больше забывать символический мир, женщина, выстраивающая свою жизнь вокруг еды, наиболее уязвима для ожирения. Свою сосущую духовную пустоту она будет тщетно пытаться заполнить конкретным воплощением символа. Это сосущая пустота перерастет в постоянную тревогу. В «Символической жизни» Юнг писал:

Только символическая жизнь может выразить потребность души — каждодневную потребность души, заметьте! И в связи с тем что у людей нет ничего подобного, они никогда не могут выйти за пределы этой тюрьмы — этой ужасной, изнуряющей, пошлой жизни, в которой они — «всего лишь…» В ритуалах они оказываются рядом с божеством; они даже сами становятся божественными[139].

Женщина, лишившаяся своей роли как одной из исполнительниц в божественной драме жизни, чувствует себя вне «объятий всем сострадающей Матери»[140]. То, что должно в ней жить, одиноко; никто не трогает его, никто не знает его, она сама не знает о нем; но оно продолжает шевелиться, оно мешает ей, оно напрягает ее, и оно не дает ей покоя. Отвечая интеллигентной внучке раввина — женщине, испытывающей страх перед бездной, — Юнг сказал:

Вы были неверны своему Богу… Вы отреклись от тайны своего народа. Вы принадлежите к святому народу, и как Вы живете? Не удивительно, что Вы боитесь Бога, что Вы страдаете оттого, что боитесь Бога[141].

Этот страх присутствует у многих современных женщин; на самом деле он лежит в основе фанатичной стороны феминистского движения в Америке. Мэри Дейли, одна из наиболее известных феминисток, неистово отказалась от своего римского католицизма с его тираном Иеговой. Ее нападки на «патриархальное пространство» в работе «По ту сторону Бога-Отца» полны сарказма:

Перемены в своей основе оказываются лишь сепарацией и возвращением — это движение по кругу. Для того чтобы вырваться за пределы круга, требуется злость, «гнев божий», идущий от самого Бога в жизненно важном рывке к жизни. В связи с тем что женщины имеют дело с демоническими отношениями власти, т. е. со структурированным злом, им требуется ярость в качестве позитивной креативной силы, делающей возможным прорыв через преграду, созданную из ложных структур. Она появляется как реакция на шок от признания того, что нечто было утрачено, до того, как это было обнаружено, — своя собственная идентичность. Этот шок может дать указание на то, чем человеческое существо (в противовес половинчатому существованию) может быть. Ярость тогда может запустить и поддержать процесс перехода от переживания ничтожности к признанию сопричастия к жизни… Когда женщины делают позитивные шаги, чтобы выйти из патриархального пространства и времени, возникает рывок к новой жизни[142].

Сама ее язвительность предполагает некий глубокий личный гнев, некий переполняющий ее личный страх, некую горечь от утраты наследия своей собственной фемининной природы.

Та же самая беспокойная тоска не раз проявлялась в высказываниях женщин в нашем исследовании. «Я знаю, если бы я жила в согласии с Богом, я достигла бы согласия со своим телом». «Я не могу развиваться духовно, пока не смогу развить любовь к своему телу». Внутренняя взаимосвязь между религиозной и физической пищей очевидна. То, чего они жаждут, — «их хлеб насущный», но они воспринимают этот символ конкретно. Каждая из них верит, что физическая худоба может каким-то образом привести к духовной полноте. Им не удастся осознать, что существует дух, жаждущий воплотиться в их телах, и что отношение к этому духу может привести их к принятию своего фемининного Бытия. И только если они подчинятся этому духу, их тело отразит эту целостность.

Вместо того чтобы искать дух снаружи, они должны научиться слышать голос своей собственной заброшенной самости и тем самым вновь соприкоснуться со своей внутренней тайной. Только по этому пути они смогут прийти к чувству принадлежности к жизни и ощущению реальности, о котором они тоскуют.

Эта неразбериха с духом и телом вполне понятна в такой культуре, где дух конкретизирован в величественных небоскребах, где храмы превратились в музеи для туристов, где существует ассоциация женщина -плоть — дьявол, а природа подвергается насилию по любому прискорбному поводу. Это станет более понятным, если мы представим ребенка, растущего в пригороде, видящего отца только по выходным, когда он приносит угощения, в то время как целую неделю ребенок проводит со строгой матерью, требующей дисциплины. Из этого также следует, что в условиях этой бессознательной путаницы маскулинности и фемининности девочка будет видеть в своем оплывшем теле, с которым у нее не установлены отношения, темную сторону бога, повернувшегося против нее. Чем больше она борется с ним, тем больше она поглощена им, и тем сильнее ее страх полного уничтожения, аннигиляции. Соблюдение диеты благодаря твердой воле — маскулинный путь; соблюдение диеты с ощущением любви к своей собственной природе — фемининный. Ее единственная реальная надежда — забота о своем теле и отношение к нему как к сосуду, и котором может родиться ее самость.

Огромную опасность для женщины с ожирением представляет смещение одного инстинкта на другой. Радость Эроса в спальне утрачивается из-за жадности Гекаты на кухне. Сексуальная жажда целостности перенаправляется на еду, и экстаз от еды принимает на себя эмоциональные оттенки сексуальности и религии. Процесс поедания пищи до тех пор, пока Эго не провалится в бессознательное, становится пародией на оргазм; за этим кроется стремление освободиться от напряжения и достичь покоя — сне или даже смерти.

Женщина, не нашедшая себя в своем собственном теле, зависит от мужчины, который бы помог ей родиться в этом мире, и в результате этого она предрасположена к проецированию своей самости на мужчину, которого любит. Сексуальность тогда оказывается чрезмерно пронизана духовными нотками. Когда вера и любовь являются синонимами, она будет проецировать Бога на своего мужчину, чтобы стать свидетельницей крушения этого моста, не созданного для того, чтобы выносить такую тяжесть. Любым путем она должна найти своего собственного Бога внутри.