Лара невозмутимо перенесла оскорбление.

— А теперь скажите мне, мистер Такетт, что вас заедает?

Один раз сегодня она оговорилась и назвала его по имени. В самый тяжелый момент, когда надо было спасать Летти. Сейчас более пристало называть друг друга по фамилии. Это позволяло сохранять дистанцию.

Кей остановил «линкольн» у ворот ее дома, чуть не наехав на разбросанные по гравию вещи Леонардов.

Положив руку на спинку сиденья, он повернулся к ней лицом.

— Меня заедает то, что всему свету вы известны как шлюха. Ваш собственный муж поймал вас за этим занятием. Но вы не желаете в этом сознаваться. Вы прикидываетесь совсем другой женщиной.

— Вы хотите, чтобы я носила на рукаве букву "Ш"?

— Думаю, это многих бы устроило. Меня в первую очередь.

— Как вы смеете меня судить? Вы обо мне ничего не знаете, а еще меньше вы знаете о моих отношениях с вашим братом. — Она распахнула дверь машины. — Сколько я вам должна за ваши услуги?

— Ничего.

— Я не желаю быть вам обязанной.

— Вы мне уже обязаны, — сказал он. — Из-за вас Кларк лишился всего, чем он дорожил. Его больше нет, он не может потребовать уплаты долга, но я его представитель. И могу вас заверить, что вам придется раскошелиться.

— Вы ошибаетесь, мистер Такетт. Это я держу все векселя, и платить по ним будете вы.

— Это как получается?

Она с превосходством посмотрела на него.

— Вы отвезете меня на самолете в Монтесангре.

Дерзкая улыбка исчезла с его лица, и с минуту Кей непонимающе на нее смотрел. Затем приставил ладонь к уху и переспросил:

— Можно пояснее?

— Вы меня слышали.

— Слышать слышал, а вот поверить не могу.

— Придется поверить. Он недоумевал.

— А вы слыхали когда-нибудь слова «ни за что на свете»?

— Вы меня туда доставите, мистер Такетт, — повторила она твердо, выходя из машины. — Вот увидите.

— Как же, как же, дон, — рассмеялся Кей, выводя «линкольн» на улицу. Повернув, машина набрала скорости и скрылась из виду.

— Я тебя люблю.

— Я тебя тоже люблю.

Хэвер Уинстон и ее друг Таннер Хоскинс, тесно обнявшись, лежали на расстеленном на густой траве одеяле. Неподалеку волны озера лениво плескались у каменистого пляжа. Луна уже поднялась и отражалась в воде.

Даже в самые жаркие вечера с озера всегда дул прохладный ветерок, что особенно нравилось молодым влюбленным, расположившимся на берегу. В Иден-Пасс озеро считалось самым популярным местом свиданий. Все знали, что, если вы встречаетесь на озере, значит, у вас серьезные отношения.

У Хэвер с Таннером сложились самые серьезные отношения, длившиеся уже четыре месяца. До этого Хэвер встречалась с близким приятелем Таннера, но обнаружила, что у того интрижка с другой девушкой. Они расстались после громкого объяснения у химического кабинета в школе.

Таннер пришел к Хэвер домой, чтобы ее утешить. Он очень сочувствовал девушке, называл своего приятеля безмозглым болваном и во всем соглашался с ней. Хэвер присмотрелась к Танкеру и решила, что он куда красивей обманувшего ее подонка.

Поговорив с подругами и выяснив, что они считают Таннера достойным объектом, она придала их встречам совсем иной характер. Очень скоро все узнали, что они с Танкером «встречаются». Хэвер осталась очень довольна таким ходом событий.

А так как Хэвер — одна из самых популярных девушек в школе, Таннер пребывал на седьмом небе от счастья. Когда они целовались в первый раз, она засунула ему в рот язык, и Таннер чуть не сошел с ума. Все ребята сходились на том, что у Хэвер потрясающая фигура, такая же, как у ее матери, а та считалась в Иден-Пасс самой зажигательной красоткой. В школьной мужской раздевалке много, но беззлобно болтали о том, как далеко Таннер зашел в своих отношениях с Хэвер.

Таннер намеренно сдержанно отвечал на шутливые поддразнивания. Большинство ребят решили, что он своего добился, но галантно молчит, оберегая репутацию Хэвер. Более прозорливые утверждали, что он не видел, а тем более не трогал ту территорию, которую скрывает купальник Хэвер.

Что же касалось правды, то она находилась где-то посередине.

К примеру, сегодня вечером он расстегнул ей блузку и засунул руку внутрь лифчика. Девушка позволяла ему ласкать себя только выше талии. Ниже находилась запретная зона.

Однако вот-вот они должны были перейти границу. Нежное прикосновение его языка к ее соскам разжигало Хэвер до неведомых ранее пределов. Изнемогая от желания, она скользнула рукой по застежке его шорт.

Он издал придушенный, хриплый крик.

— Пожалуйста, Хэвер.

Она с опаской положила ладонь на выпуклость под ширинкой. Девушка уже знала из рассказов подруг, что «это» становится большим и твердым. И все равно боялась. И в то же время ее разбирало любопытство. Она даже испытывала желание. К тому же подруги сочтут ее странной, если Хэвер застрянет на этом этапе и не пойдет дальше.

— Таннер, ты хочешь, чтобы я это сделала?

— О Боже, — застонал он и принялся торопливо расстегивать молнию.

Он засунул ее руку в свои трусы, и неожиданно она ощутила в руке пульсирующую молодую плоть.

Таннер что-то невнятно бормотал, а она робко исследовала непривычные формы. Теоретически Хэвер знала, как этот устрашающий орган должен соединиться с ее телом, но практически ей это казалось недостижимым. И все-таки мысль о такой близости ее возбуждала. В воображении возникала череда эротических картин, усиленная воспоминаниями о некоторых недавно виденных любовных сценах в голливудских фильмах, которые Дарси запрещала ей смотреть.

Но тут он все испортил.

— Господи! — воскликнула она. — Что это… Таннер! Какая гадость!

— Ну, извини, извини меня, — тяжело дышал он. — Я не мог сдержаться. Хэвер…

Девушка вскочила на ноги и бегом бросилась к озеру, по пути застегивая лифчик и блузку. На покрытом галькой пляже она встала на колени и принялась болтать рукой в воде. Она чувствовала отвращение, не столько вызванное веществом, испачкавшим ей руку, сколько самим процессом пустых поцелуев и объятий. Так по-детски, так вульгарно, так неромантично. Ничего подобного красивым любовным сценам в кино.

Хэвер двинулась по берегу, пока не дошла до рыболовного причала, а потом до самого конца пирса; она села на дощатый пол и стала смотреть на воду. Через несколько минут к ней присоединился Таннер. Он сел рядом.

Некоторое время он молчал. Когда же наконец заговорил, его голос прерывался от волнения:

— Прости меня, пожалуйста. Это не нарочно. Ты никому не скажешь?