– Альмар никогда не был честен с нами. Он хочет извести всю нашу семью под корень, – упрямо твердил Финигас. – Я ему Моргена никогда не прощу.

И не простит. Кто бы сомневался.

– Мы должны раз и навсегда покончить с предательством Гваэхардов, – продолжал настаивать князь. – Эти выскочки как кость в горле у всего Тир-Луниэна вот уже двести лет. Я устал терпеть его заносчивость и обман.

– Отец! – взорвался Мэй, швыряя на пол чашку с водой. – Я не обязан слушать твои безумные речи.

– Ты обязан и будешь!

Они уже много лет разговаривали исключительно криком. Иногда слугам приходилось разнимать их в драке, вернее, оттаскивать Финигаса, норовившего кулаком учить сына уму-разуму. Такова была странная любовь могущественного униэнского князя – сурового отца. А в том, что это именно любовь – они оба не сомневались.

– Ты по-прежнему мой сын и связан клятвой верности! Так что ты будешь слушать меня, даже если я буду нести пьяный бред, – отчеканил Финигас, глядя Мэю прямо в глаза. – И ты будешь делать то, что я прикажу.

Но тот, против обыкновения, не стал отводить взор.

– И что же ты хочешь мне приказать, отец? – спросил Рыжий, наклонившись к отцу так, чтобы находиться лицом к лицу.

Пусть смотрит в свое отражение, пусть узнает свой собственный упрямый взгляд, пусть учится признавать чужую правоту.

– Мы должны запереть Альмара в Барсовом ущелье, не дать ему пройти к Мор-Хъерике и отобрать нашу победу, как он привык делать, – сказал спокойно Финигас.

Чтобы никто не смог их подслушать, князь говорил на дамсине – редком наречье восходных ангай, специально разученном для подобных случаев.

– В Барсовом ущелье негде спрятаться от стрел дэй’ном. Они разорвут королевскую дружину в клочья.

– Это не наша печаль.

– Но очень напоминает предательство, которое ты так люто ненавидишь в других, – прорычал Рыжий, скалясь по-волчьи.

Его трясло от гнева и разочарования. Лойс раздери, Альмар был Мэю другом. Другом! Сколько раз Рыжий приходил на выручку, сколько раз Альмар насмерть загонял своего коня, чтобы поспеть на помощь Мэйтианну.

– Он оставил Моргена умирать на Лебяжьем перевале. Бросил на растерзание грязным скотам. На забаву живодерам Верховного Вигила! – Финигас кричал, не помня себя, брызгая слюной, давясь своим горем. – Моего Моргена больше нет! Его убили! Убили из-за того, что нашему Верховному Королю было лень оторвать тощую задницу от кресла!

Рыжий с трудом опознал брата в груде окровавленной плоти, ему становилось дурно от одной мысли о том, что с Моргеном сотворили дэй’ном. Он помнил, как взахлеб рыдал над трупом, прикрывая ладонью зияющие раны вырванных глазниц. Несколько дней выпали из памяти Мэя навсегда, и только из сторонних разговоров он узнал, что вместе со своим отрядом вырезал несколько поселений дэй’ном, не щадя никого – ни младенца в колыбели, ни древней старухи. Разум Рыжего поглотило безумие мести.

Но беспощадному убийце необязательно становиться еще и предателем.

– Решай, сын, прямо сейчас решай. Ты со мной? – совершенно спокойно спросил вдруг Финигас.

– Нет, – сказал Мэй. – Я – против! Никогда!

– Отступник!

Стража снаружи подумала, что кто-то из спорщиков хватил мечом по столешнице. По идее следующий удар должен был раскроить чей-то череп. И этот меч держал в руке Мэйтианн’илли. Крылатый, словно сам по себе, скользнул в руку Рыжему, когда отец одним ударом смел со стола все, что там было: письменные принадлежности, карты и донесения. Воины замерли у входа, не зная, что предпринять.

– Ты мне не сын более! Нет у меня сына! Отступник!

– Ты спишь с открытыми глазами, мой лорд, – сочувственно сказал Дайнар, когда от легчайшего прикосновения к плечу Мэй всем телом вздрогнул и едва не выпал из седла.

Рыжий сдержанно отстранился, продолжая пребывать в плену своих видений. В такие моменты к нему не стоило прикасаться без особой нужды.

Наверное, солнце сильно напекло голову. Только так и можно объяснить нынешнее странное состояние: сны наяву, оцепенение, звон в ушах. По щеке ползала муха, а Мэй не чувствовал, как накануне не реагировал на тонкие намеки бурмийского посла. Старый хитрый аристократ-нэсс спал и видел построить свою крепость на южном берегу Лаэг-Фарр. Обещал он щедро и много, но Мэя не проведешь мудрыми посулами. Жадность нэсс, еще в незапамятные времена вышедшая им боком, недаром вошла в поговорку. Даже объевшись сладким медом Смерти, они не перестали зариться на чужое добро. Переговоры длились трое суток без перерыва. Все вымотались до предела, но не разъехались, пока не скрепили подписями оборонительный договор. Униэн, ангай и нэсс прекрасно понимали, что, скорее всего, это последняя возможность о чем-то договориться перед тем, как Верховный Вигил Чардэйка отдаст приказ наступать.

– Пожалуй, надо сделать привал, – разумно решил Мэй. – Что-то я устал.

Редчайшее признание, которое, казалось, пытками из Рыжего не вырвать. Переписка с леди Хелит подействовала на князя наилучшим образом. Он и раньше любил предаться радостям эпистолярного жанра, предпочитая излагать свои мысли посредством чернил и листа бумаги, но вся переписка быстро свелась к официальным отчетам, обмену новостями с Сэнханом и редким, как радуга в пустыне, письмам из Лот-Алхави. Что может быть лучше, чем сесть в удобное кресло и неспешно поскрипеть обкусанным перышком, отливая в серебро слов запасы многолетних размышлений? Совершенно отдельное удовольствие – читать адресованное тебе послание, гадать о недосказанном и скрытом между строк. От писем Хелит пахло цветами из далаттского сада, от писем Мэйтианна… наверное, костром или свечным воском. И ни разу Рыжий не спросил у гонца о Хелит, словно страшился спугнуть сюрприз, притаившийся в каждом полученном письме. Дайнар неоднократно замечал, как его господин ради достоверности ответа на поставленный далатткой вопрос часами рылся в книгах, оттачивая аргументы и контраргументы в заочном споре.

– Ты просто никогда не пробовал дружить с женщинами, – рассмеялась Даугир, когда он поделился своими наблюдениями. – Порадуйся за нашего князя. У него появился кто-то, кому он доверяет свои мысли.

Не стал Дайнар ир’Сагар спорить с женщиной, но призадумался. Ведь никому в Эр’Иррине даже в голову не пришло мыслить о чем-то непристойном или паче того скабрезном, когда речь шла о Мэйтианне и Хелит, об их отношениях и частой переписке. До такой степени важной оказалась призрачная вероятность того, что Мэй оживет и снова станет человеком, а не пустым сосудом для яда сражений.

Они все, как один, без малейшего колебания, без доли сомнения отправились за Рыжим в бессрочную опалу, поменяв комфорт и покой Исконного Тир-Луниэна на суровую жизнь Приграничья. Мужчины, женщины и даже подростки. А ведь Мэй никогда не просил о поддержке. Отвернись от него все униэн, он бы собрал под свои знамена нэсс и ангай. То-то позора было бы для всего народа! Не отмыться вовек.