Безусловно, на эти откровения валдайского интеллигента-обывателя можно возразить, что июньские известия о гибели Государя были всего лишь слухами, и не более. Но в своих дневниковых записях это отмечает и сам М. О. Меньшиков, хотя постепенно и принимает их на веру. Посему, видимо, запамятовав о правиле «о мертвом или хорошо или ничего», слишком раздражён и резок в своих суждениях.

Но в том-то и дело, что первоначальные известия о гибели Государя были всего лишь только слухами, дошедшими даже до захолустного Валдая. Но в эпоху острых социальных конфликтов, к коим, в первую очередь, относятся революции, слухи вообще играли особую роль. Приобретая функции стихийного оружия массового и индивидуального поражения, они определяли не только сиюминутное действие или поведение, но и формировали мотивацию будущего поведения отдельных групп и индивидов.

Социальные психологи относят слухи, как таковые, к упрощённому образу настоящего и будущего, отброшенному в плоскость прошлого, отмечая их способность как бы «заговаривать будущее». И они же, классифицируя слухи, выделяют из них две основные группы: слух-мечта и слух-пугало.

Мне трудно судить, к какой из этих групп можно было бы отнести слухи о гибели Государя. Видимо, ни к одной из них они не подходят. Или же, наоборот, подходят и к той, и к другой группе, но только лишь в зависимости от среды их распространения. Однако в нашем случае данное явление заключается в том, что при передаче и обсуждении слухов, вероятнее всего, и происходит тот самый процесс адаптации к изменившейся реальности, который, в свою очередь, имеет особое, а порой, и наиглавнейшее значение. Россия, в лице её разномастного населения, ждала гибели Царя, как на осознанном, так и на подсознательном уровне, что позволило ей мысленно быть готовой к этой трагедии… Большевикам же в июле 1918 года оставалось только лишь превратить ожидаемое в реальное, уже нисколько не опасаясь грандиозного народного возмущения, которого, собственно говоря, и не последовало…

А чем же всё это время занимались имевшиеся ещё в достаточном количестве антибольшевистские силы? И почему не двинулись на выручку своего Государя казаки Атамана А. И. Дутова и бойцы сформированной в Сибири Западно-Сибирской Отдельной Армии под командованием Генерал-Майора А. Н. Гришина-Алмазова? Или же им, ещё столь недавно присягавшим на верность Государю и Отечеству, уже стало не до Него?

На этот вопрос даже сейчас не получить однозначного ответа. Однако о кое-каких, связанных напрямую с этим вопросом событиях, было бы всё же уместно рассказать читателю, освежив в его памяти некоторые, так сказать, эпизоды отечественной истории.

Ещё совсем недавно советская историографическая наука внушала отечественному читателю распространённую версию о том, что белогвардейцы яростно рвались к Екатеринбургу освобождать Царя. Посему у большевиков оставался один-единственный выход – расстрелять Государя и Его Семью, что в какой-то мере оправдывает их перед судом истории. (Если, конечно же, подобные действия можно оправдать в принципе.) Но забудем на время привычную для нас всех версию и постараемся взглянуть правде в глаза.

Гражданская война на Урале началась в ночь на 15 ноября 1917 года захватом Оренбурга казачьими отрядами Атамана А. И. Дутова. Сопротивление дутовцев было сломлено к середине апреля 1918 года, и никаких военных действий на территории Урала не велось вплоть до конца мая, то есть до так называемого «мятежа» Отдельного Чехословацкого Корпуса, начавшегося в Челябинске 24 мая 1918 года.

Как известно, центром дислокации чехословаков на Урале стал Челябинск, расположенный на юге этого огромного региона. 26 мая восставшие чехословаки захватили этот город, что, в свою очередь, стало сигналом к открытому выступлению всех антибольшевистских сил и открыло первую страницу в истории Гражданской войны на Урале.

Основной контингент восставших – опытные солдаты, прошедшие горнило Первой мировой войны в боях против германских и австро-венгерских войск. Так что в означенный период сборным красногвардейским отрядам (сформированным по большей части из числа рабочих, имевших весьма отдалённые навыки в военном деле) противостояли части чехов и русских белогвардейцев, состоявшие в основном из казаков и бывших офицеров. (Кстати, в одной из официальных инструкций, существовавших в годы войны, военнослужащим Австро-Венгерской Армии предписывалось вступать в бой с казаками только лишь в случаях пятикратного численного превосходства!) А что касается офицерских частей, то в этом случае было бы не лишним вспомнить о «психической атаке» каппелевцев, столь хорошо известной по хрестоматийному эпизоду фильма «Чапаев». (Правда, показанные в фильме братьев Васильевых каппелевцы почему-то были одеты в мундиры марковцев.)

А вот и ещё одна весьма характерная деталь. Частями, наступавшими на Екатеринбург, будет командовать Полковник С. Н. Войцеховский – один из талантливейших командиров Отдельного Чехословацкого Корпуса и Сибирской Армии белых. (Впоследствии – Генерал-Майор, заменивший умершего во время Сибирского Ледяного похода генерала В. О. Каппеля на посту Командующего Западным фронтом и совершивший в феврале 1920 года беспримерный прорыв от Иркутска к Чите для воссоединения с частями Атамана Г. И. Семёнова.) И вот тут, само собой, возникает вопрос – а кто, собственно говоря, противостоял этому опытному противнику?

К лету 1918 года Екатеринбургский гарнизон состоял из нескольких сотен красногвардейцев, а вместе с Первым батальоном Уральского Областного Комитета РКП(б) и силами «Летучего отряда» ОЧК не превышал 1000 человек. А если ещё принять во внимание тот факт, что большинство красногвардейцев было вооружено охотничьими ружьями и прочим оружием устаревших систем (однозарядными винтовками Бердана № 2 и Гра, револьверами Смит-Вессона и Лефоше), а также и то, что в их среде процветало беспробудное пьянство, картина видится, куда более чем откровенная.