– Потому что я знаю, зачем вы приехали! Я знаю, что вам надо!

– Она ненормальная! – презрительно пробормотала Джоанна Эллакорт.

Тут вмешалась леди Стинхерст, выпалив ей в ответ. – Да как у вас язык повернулся! Не смейте! Вы сидите здесь, как стареющая Клеопатра, которой нужны мужчины, чтобы…

– Маргерит! – прогремел голос ее мужа, заставив всех испуганно умолкнуть.

Напряжение сняли шаги на лестнице и в холле, и через миг в комнату вошли те, кого недосчитался Линли: сержант Хейверс, леди Хелен, Рис Дэвис-Джонс. А спустя полминуты появился и Роберт Гэбриэл.

Его взгляд метнулся от застывшей группы у камина к столику с напитками, где изготовились к бою Элизабет и Винни. Это был момент для эффектной реплики, и он не преминул им воспользоваться.

– Ах! – Он весело улыбнулся. – Мы и в самом деле все в дерьме. Но интересно, кто из нас смотрит на звезды?

– Уж точно не Элизабет, – коротко ответила Джоанна Эллакорт и снова стала потягивать свой напиток.

Краем глаза Линли увидел, как Дэвис-Джонс подвел леди Хелен к столику с выпивкой и налил ей сухого шерри. Он даже знает ее вкусы, уныло подумал Линли и решил, что всей этой компании с него уже хватит…

– Расскажите мне о жемчуге, – попросил он. Франческа Джеррард ухватилась за низку своих дешевых бус. Они были красновато-коричневыми и резко выделялись на зелени блузки. Наклонив голову и поднеся ко рту ладонь, словно пытаясь скрыть выступающие зубы, она заговорила с нерешительностью воспитанного человека, которому неловко вмешаться в чей-то спор.

– Я… Это моя вина, инспектор. Видите ли, вчера вечером я действительно попросила Элизабет предложить Джой жемчуг. Он, конечно, очень недурен, но я подумала, что если ей нужны деньги…

– А Понятно. Взятка.

Взгляд Франчески устремился на лорда Стинхерста.

– Стюарт, ты не?.. – Она запнулась от смущения.

Ее брат не ответил.

– Да. Я подумала, что она, может быть, захочет взять свою пьесу назад.

– Скажи им, сколько стоит этот жемчуг, – горячо настаивала Элизабет. – Скажи им!

Франческа, явно не привыкшая обсуждать подобные вещи публично, неодобрительно, но очень деликатно помычала:

– М-м… Это был свадебный подарок Филипа. Моего мужа. Жемчужины были… великолепно подобраны, поэтому…

– Колье стоило больше восьми тысяч фунтов, – выпалила Элизабет.

– Я, конечно, всегда собиралась передать его своей дочери. Но поскольку детей у меня нет…

– Оно переходит к нашей маленькой Элизабет, – победно закончил Винни. – Поэтому кто скорей всего мог стащить его из комнаты Джой? Ах ты, мерзкая сучка! И додумалась свалить на меня!

Элизабет стремительно бросилась к нему. Ее отец, вскочив, перехватил ее. Назревала очередная потасовка. Но в самый разгар страстей в дверях появилась Мэри Агнес Кэмпбелл и замерла в нерешительности на пороге, теребя кончики волос и глядя на всех округлившимися глазами.

Чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, Франческа Джеррард спросила:

– Ужин, Мэри Агнес?

Мэри Агнес, не ответив ей, обвела взглядом комнату.

– Гоуван… – ответила она. – Его тут нету? И с полицейскими тоже? Он срочно нужен… – Ее голос прервался. – Вы не видали…

Линли переглянулся с Сент-Джеймсом и Хейверс. Они все втроем разом подумали о самом страшном. И разом вскочили.

– Проследите, чтобы никто отсюда не выходил, – бросил Линли констеблю Лонану.

Они отправились в разные стороны, Хейверс вверх по лестнице, Сент-Джеймс вниз, в нижний северовосточный коридор, а Линли в столовую, через буфетную и котельную. Ворвался в кухню. Кухарка вздрогнула от неожиданности, держа в руке кипящий чайник. Овощной суп с мясом лился через край кастрюли ароматной струйкой. Линли слышал, как наверху грохочет в западном коридоре Хейверс. Распахивает двери. Зовет парня по имени.

Семь шагов, и Линли очутился у судомойни. Ручка повернулась в его руке, но дверь не открылась. Что-то мешало изнутри.

– Хейверс! – закричал он и в нарастающей тревоге снова заорал: – Хейверс! Что за чертовщина!

Затем он услышал, как она несется вниз по лестнице, услышал, как она остановилась, услышал ее недоверчивый вскрик, услышал странный хлюпающий звук – как будто ребенок шлепает по лужам. Шли драгоценные секунды. И затем ее голос, как горькое лекарство, которое знаешь, что придется проглотить, но надешься, что до этого не дойдет:

– Гоуван! Господи!

– Хейверс, ради бога…

Последовало какое-то движение, что-то оттащили. Дверь открылась на драгоценные двенадцать дюймов, и Линли ворвался в жару, в пар и в самую сердцевину несчастья.

Гоуван, с испачканной и облепленной чем-то алым спиной, лежал на животе поперек верхней ступеньки, видимо пытаясь выбраться из помещения, а кипящая вода, вытекавшая из бойлера, смешивалась с остывающей водой на полу. Она поднялась уже на несколько дюймов, и Хейверс прошла по ней назад, ища клапан, который мог бы ее перекрыть.

Когда она нашла его, комната погрузилась в странную немоту, нарушенную голосом кухарки с той стороны двери:

– Это Гоуван? Наш паренек? – И мелодично запричитала, стоны ее гулко отскакивали от стен кухни.

Но едва она замолчала, другой звук разорвал горячий воздух. Гоуван дышал. Он был жив.

Линли повернул юношу к себе. Его лицо и шея представляли собой вздувшееся, красное месиво из обваренного мяса. Рубашка и брюки прикипели к телу.

– Гоуван! – воскликнул Линли. И потом: – Хейверс, звоните в «скорую»! Позовите Сент-Джеймса. – Она не шевельнулась. – Черт побери, Хейверс! Делай те, что вам сказано!

Но она не могла оторвать взгляд от лица паренька. Линли резко обернулся и увидел, что глаза Гоувана начали стекленеть. Он понял, что это означает…

– Гоуван! Нет!

На мгновение показалось, что Гоуван отчаянно пытается ответить на этот крик, вырваться назад, из темноты. Он с трудом вздохнул, ему мешала кровавая мокрота.

– Не… видел…

— Что? – нетерпеливо переспросил Линли. – Не видел что?

Хейверс наклонилась вперед:

– Кого? Гоуван, кого!

С огромным усилием глаза паренька нашли ее. Но он ничего больше не сказал. Его тело еще раз содрогнулось и замерло.

Линли увидел, что, сам того не замечая, крепко сжал рубашку Гоувана в отчаянной попытке вдохнуть жизнь в его изуродованное тело. Теперь он отпустил ее, позволив – теперь уже трупу – снова лечь на ступеньку, и почувствовал, как его охватило ощущение яростного бессилия. Оно зародилось, как вопль, возникший глубоко внутри мышц, тканей и органов, вопль, рвущийся наружу. Он подумал о непрожитой жизни – и последующих поколениях, бессердечно уничтоженных в одном пареньке, который сделал… Но что? За какое преступление он заплатил? За какое случайное замечание? За какой случайно узнанный факт?