Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грянул раскат грома.
– Быстрее, – крикнула я и всадила нож в дерево.
Слишком глубоко.
И слишком резко вытащила.
Ствол треснул. Один из камней, державших его, сдвинулся с места.
Время будто замедлилось.
Я швырнула рюкзак с вещами на берег и рванулась к Пенелопе, чувствуя, как трещат ребра. Она изо всех сил пыталась оттолкнуться от бревна, но оно уже разворачивалось по течению, увлекая ее за собой.
– Элка! – вновь и вновь выкрикивала она, борясь со стволом и с течением.
Над головой раздался удар грома, но мне сейчас было не до бури. Только бы вытащить Пенелопу.
Однако я никак не могла до нее дотянуться. Ствол крутился и переворачивался, затаскивая девушку под воду. Он тащил ее к бушующему потоку и острым камням.
Я вылезла из воды и помчалась по берегу, но река неслась слишком быстро, а я была ранена. Белое платье терялось в белой пене.
– Пенелопа!
Ствол застрял между двумя камнями, и я бросилась в воду. Через секунду я заметила в пене светлые волосы и бледную руку. Дерево с жутким треском начало ломаться под напором воды.
– Пенелопа! Отпусти чертово бревно!
Треск стал еще громче – теперь он напоминал барабанную дробь. Пенелопа не разжала рук. Она уткнулась лицом в ствол, цепляясь за него изо всех сил.
– Чертова дура! – рявкнула я. – Отпусти!
Вот упрямая фифа!.. Волна ударила в бок, и в глазах потемнело. От холода, боли и безумной усталости закружилась голова. Голые ноги скользили на камнях.
Я схватила руку Пенелопы.
– Я держу тебя! – завопила я, стараясь перекричать шум воды. – Отпусти!
Пенелопа взглянула на меня безумными красными глазами. Сперва мне показалась, что она не узнала меня, но потом она очнулась и отпустила бревно. Мы сражались с течением, и я обнимала ее за талию, стараясь не выпустить. Я забыла про свои ребра. Не думала о том, что им не понравятся мои выходки.
Мы выбрались на берег, и я сразу начала скидывать одежду.
– Снимай платье, быстро, – рявкнула я, когда увидела, что Пенелопа прижимает к себе туфли. Потом заметила, что у нее по ноге течет кровь из жуткой рваной раны под коленом. Природа всегда возьмет свое.
Раздался треск. Ствол лопнул как раз в том месте, где за него держалась Пенелопа, со звуком, похожим на щелчок резиновой ленты. Течение понесло его на камни. В воздух полетели щепки, и река тут же их поглотила.
Мы не сказали друг другу ни слова.
Разделись до белья и бледные, покрытые гусиной кожей, начали прыгать, пока звезды из глаз не посыпались. Затем помчались туда, где я бросила свой рюкзак. Я вываливала из него все, пока не обнаружила деревянный ящичек преподобного.
– Найди несколько сухих веток, только с деревьев не обрывай, и несколько сучьев потолще, – сказала я, выдыхая пар. Пенелопа не стала спорить.
Вновь загремел гром, весь мир закачался. Быстро… огонь… нужно разжечь огонь… найти укрытие и забиться туда. Сейчас! Немедленно!
Я открыла сундучок трясущимися руками, чтобы убедиться, что кремень и шерсть не намокли. Слава богу, сухие.
Я перетащила все в пещеру и обнаружила, что она уходит далеко в глубь холма. Собрала побольше веток и расчистила место рядом со входом, но подальше от дождя. На мне ничего не было – только белье, меня трясло, а зубы цокотали, словно любопытные птахи. Я дышала на руки, пытаясь согреть их.
Солнце садилось, и небо потемнело перед бурей. У меня оставалась всего одна попытка.
Я разорвала на кусочки вощеную бумагу, сложила побеги и веточки на поросшей папоротником площадке и сверху положила железную удочку. Несколько глубоких вздохов. Главное, чтобы руки не дрожали.
– Давай, Элка, – сказала я себе.
Я ударила кремнем по железу, и на бумагу посыпались искры. Еще и еще раз, пока она не вспыхнула. Аккуратно, словно больному цыпленку, я скармливала костру побеги и веточки. Вскоре дрожащая Пенелопа принесла несколько толстых веток, которые успели высохнуть после дождя, и огонь заревел.
Я сняла бинты, чтобы просушить их вместе с одеждой, и на глаза навернулись слезы. Хотя после купания в холодной воде отек на боку спал, черно-фиолетовый синяк все еще выглядел ужасно. Он тянулся от живота до середины спины. Интересно, а моя кожа станет такой, как раньше?
Проклятый Колби!
Потом я заметила, что Пенелопа не сводит с меня взгляда, а лицо у нее испуганное.
– Что? – спросила я.
– Шрамы… – пробормотала она. Те самые, которые мне от преподобного достались. Если честно, я о них вообще забыла. Они были неглубокими, быстро зажили.
– Долгая история, – сказала я, улыбаясь. – Однако интересная.
Пенелопа устроилась поудобнее на плоском камне и попросила меня рассказать.
– Они мне достались от человека, который потом получил по заслугам. Чертов ублюдок.
Я рассказала ей про ферму Мэтью, про его чили. Рассказала про преподобного. Представляете, я-то думала, что рядом с божьим человеком я в безопасности.
– Прикинь, как я удивилось, когда проснулась в подвале с голой задницей.
Пенелопа рассмеялась – я в первый раз слышала такой смех. Словно колокольчик, звенящий среди шумной толпы.
– Он разрезал меня от плеча до плеча, потом от шеи до задницы. А потом… кто-то пришел и перерезал ему глотку.
– Кто?
Я вспомнила ноги, запах леса, голос, исполненный горечи.
– Не знаю, но всю дорогу до Генезиса я надеялась, что мне удастся пожать ему руку.
– Генезис? – побледнев, повторила Пенелопа.
– Да, одна дыра неподалеку от того озера.
Она кивнула.
– Я там Джеймса встретила.
Я поняла.
– Он умер и больше тебя не тронет.
Однако я знала, что мертвецы на самом деле иногда не умирают. Я все еще слышала дыхание Кабана и, когда закрывала глаза, видела его слюнявую морду.
Небо потемнело, загремел гром, отозвавшись дрожью у меня в костях. Ветер гнул деревья, было слышно, как ломаются ветки и трещат стволы. Повезло, что сейчас у меня над головой каменная крыша.
Пенелопа придвинулась ближе к костру и прислонилась спиной к стенке. Она выжала волосы и пыталась сушить их над костром, осторожно, чтобы они не вспыхнули. Кровь на ноге она вытерла и перевязала рану полоской ткани.
– А почему судья Лайон за тобой охотится? – ни с того ни с сего спросила она.
У меня аж сердце подпрыгнуло.
Шум леса, плеск воды, потрескивание веток в костре, шорох мелких тварей и жужжание насекомых – все звуки вдруг стихли. Я слышала лишь, как кровь пульсирует в ушах, да в небесах хохочет гром.