В Москве Рихарда ожидал не слишком приятный сюрприз. Берзина в Разведупре не оказалось, на его месте сидел совсем другой человек, и, как стало понятно из разговора, не слишком понимающий собственно в делах разведки, зато, правда, специалист в военных вопросах. Это был новый начальник управления С. П. Урицкий, кадровый военный, но не разведчик. Правда, тут же присутствовал старый куратор группы Алекс – Лев Борович.

Рихард пробыл в Москве всего две недели. Он отчитался, сообщил о своих планах, в том числе и о намерении перенести центр работы в германское посольство. Попросил, чтобы Одзаки признали членом группы. В общем, в Разведупре и ЦК пришли к выводу, что резидентура состоялась и можно продолжать работу.

Имелась у Рихарда и еще одна достаточно серьезная проблема. Он был недоволен своим радистом. Все причины недовольства неизвестны, однако одна довольно неприглядная история стала достоянием гласности. Вскоре после своей легализации в Шанхае радистка шанхайской резидентуры Рене Марсо (впоследствии Элли Бронина, жена резидента), получила приказ съездить в Токио и разобраться, что такое происходит с передатчиком «Рамзая». Рация была неисправна, и радист никак не мог ее починить. Рене, закончившая радиошколу, могла не только починить передатчик, но даже изготовить его. Она с немалым риском добралась до Токио, пришла на квартиру, включила рацию… и оказалось, что та прекрасно работает. Когда радиста подвергли допросу, то выяснилось, что он обманывал резидента, а на самом деле просто боялся выходить в эфир.

Имя главного героя этой неприглядной истории не названо, но вроде бы у Зорге не было второго радиста, Бернхардт работал с ним с самого начала. Правда, в одной из публикаций мелькает еще фамилия некоего Эриа… Но, как бы то ни было, приехав в Москву, Рихард попросил заменить Бернхардта на кого-нибудь знакомого по Шанхаю, в ком он мог быть уверен и кто мог бы не только передавать, но еще и шифровать радиограммы – шифровка занимала слишком много времени. И ему дали Макса Клаузена.

В Шанхае Макс не входил в ядро резидентуры, да он и недолго проработал с Зорге – в конце 1933 года его направили в Мукден в качестве резидента, а затем вместе с женой отозвали в Москву. Несколько месяцев Макс проработал инструктором в радиошколе, но потом по каким-то причинам был уволен. В отчете от 1946 года он связывает свое увольнение с нелюбовью к нему одного из руководящих работников Центра. «…Так как, видимо, мое имя не пользовалось хорошей репутацией из-за Мукдена, тов. Давыдов недолюбливал меня…». Но на самом деле его отчислили из-за жены, прошлое которой не устраивало кадровиков ГРУ.

Клаузенов отправили на поселение в Республику немцев Поволжья, где Макс до 1935 года работал механиком Краснокутской МТС. Механик в то время был на селе лицом привилегированным. В деревне Клаузенам нравилось: приличный заработок, спокойная жизнь без постоянного риска, без грозящих пыток и смерти. Поэтому когда Максу пришел вызов из Москвы, он сделал вид, что ничего не знает, и не поехал. Но через неделю – срочная телеграмма: «Немедленно вернуться в Москву». Все. Приказ обсуждению не подлежит. Пришлось сниматься с места.

Итак, Макса и Анну вызвали из их деревни. Клаузен отправился в Токио первым, еще в 1935 году. Убедившись, что все благополучно, Анна присоединилась к мужу. Свое русское происхождение она скрыла, пользуясь тем, что «в наследство» от первого мужа ей досталось финское гражданство. К счастью, в Токио финнов не оказалось. (По-видимому, жители этой маленькой страны не стремились перемещаться по миру, ибо Разведупр ее вообще «любил», и наши разведчики часто отправлялись за границу с финскими паспортами.) Приехав в Японию, она снова «познакомилась» с собственным мужем, и вскоре Клаузены еще раз «поженились».

В Токио Анна естественным образом вошла в немецкую колонию, завела знакомства с женщинами, что тоже было небесполезным. Впоследствии она вспоминала:

«Не чуждаясь немецкого общества внешне, мы стали его членами. Я завела знакомства с немецкими женщинами. Они часто устраивали различные благотворительные мероприятия в пользу немецких солдат. Я вынуждена была принимать в этом участие, и это дало очень много для упрочения нашей легализации. Меня принимали за постоянную немку. Как-то председательница немецкого женского общества фрау Эгер спросила меня, почему я не имею детей, и посоветовала обзавестись ими, так как “нашей стране” нужны дети, они будут иметь счастливое будущее. Это подтвердило лишний раз, что они считали меня своей».

Макс жил в Японии под видом коммерсанта, и не только для маскировки. Едва прибыв в страну, он завел себе мастерскую по продаже велосипедов, но торговля не удалась. Тогда он стал торговать светокопировальными аппаратами и материалами для них, заодно используя свои аппараты и для разведки. Через пять лет фирма «М. Клаузен Shokai» имела капитал в 100 тысяч иен, из которых 85 тысяч принадлежали самому Максу. Кроме того, он открыл еще филиал в Мукдене, в Маньчжурии, как бы совершая финансовые операции за границей, и теперь имел прикрытие, для того чтобы получать деньги из других стран. Впрочем, Центр не имел ничего против «самообеспечения» заграничных резидентур: чем больше они заработают на месте, тем меньше денег будут спрашивать с Москвы.

В 1936 году к группе присоединился еще Гюнтер Штайн, немецкий еврей, который после прихода Гитлера к власти эмигрировал в Англию и сумел получить там гражданство. Он тоже был журналистом, до эмиграции работал в газете «Берлинер тагеблатт», а потом в лондонских газетах «Кроникл» и «Бритиш файнэншл ньюс» и особенно хорошо разбирался в финансовых делах. Это было не очень-то нужно Центру, однако тоже иной раз годилось. В группе Штайн был курьером и хозяином конспиративной квартиры. Он пробыл в Японии до 1939 года, после чего по приказу Центра отправился в Китай.

…Первый куратор Зорге Алекс после 1937 года уже никому ничего рассказать не мог. А вот следующий его куратор, Борис Гудзь, благополучно дожил до 2002 года, в котором ему исполнилось сто лет. В разведку он пришел в 1923 году, начав работать в ИНО ОГПУ. С 1934 по 1936 год он находился в Японии в качестве нелегального резидента и, вернувшись, получил новое назначение в военную разведку. После снятия Берзина начальник ИНО Артузов был назначен первым заместителем нового руководителя и, как водится, привел с собой своих людей.

«Берзина в тот момент уже не было, – рассказывал Гудзь в интервью газете “Дальний Восток”. – Руководили Урицкий и Артузов. Артур Христианович Артузов и пригласил меня в январе 1923 года в разведку. И я пригодился ему на сей раз уже в 1936-м, потому что два года протрудился в Японии. Он же там не бывал. Чтобы руководить Зорге, требовались конкретные знания. Как японская контрразведка ведет наблюдение? Каким образом можно оторваться, не раздражая “наружки”? Да и стоит ли отрываться? Я понимал, как и где встречаться с источниками. Вести их в ресторан или еще куда-то… Ситуация для меня совершенно ясная. Для моих начальников – не особенно. Поэтому специально пригласили меня на это дело, чтоб учитывал все нюансы…»

Надо думать, Борис Игнатьевич все-таки не Зорге давал указания, как ему отрываться от «наружки», – Рихард к тому времени работал в Токио уже не два, а три года – а посылаемым к нему курьерам. Но и проинструктировать курьера тоже забота куратора. Дело вроде бы небольшое – донесения да указания возить, но и здесь один неправильный шаг может завалить всю сеть.