— Один я не уйду.

— Я живу вон там… — Марк пропустил возражение мимо ушей. Повел слегка подбородком, указуя направление. — Мой дом подле большой плавильной мастерской. Никто там рядом жить не хочет — я живу. Побежишь, будь осторожен: на смотровой башне всегда четверо. Ночью можно перелезть через стену. Я уйду с тобой. Только ты и я. Запомнил?

— Лонгин…

— Нет. Если соберешься — стукнешь четыре раза… — Марк уперся руками в только что починенное ложе, проверяя его на прочность. Ясно было, что четыре раза относилось к условному стуку в дверь. — Все, понесли…

* * *

Бицилис ждал Везину у восточных ворот после заката. Ждал довольно долго. Факел уже прогорел наполовину, когда Везина появился. Царские телохранители распахнули ворота перед пилеатами. Везина был закутан в волчьи шкуры. Бицилис — тоже. Издали они походили на вставших на задние лапы волков, Везина — на матерого вожака стаи, Бицилис — на старого, заканчивающего свою жизнь зверя.

Слева и справа от мощеной дороги, что вела в сакральную зону, были воткнуты факелы, многие из них уже погасли, другие трепетали на ветру.

Всякий раз, когда Везина входил в сакральную зону, холодок бежал меж лопатками. Он чувствовал силу этого места. А вот Децебал — Везина был уверен — нет. Царь полагался в основном на мечи, забывая про богов.

«За что и будет наказан», — зло ухмыльнулся Везина.

Справа меж столбов святилища трепетали на ветру факелы, метались тени: кто-то двигался меж столбов, но на идущих по дороге пляшущие в святилище тени не обращали внимания. Ряды колонн множились, и Везине казалось, что он попал в огромный храм, кровлей которому служило само небо.

Внезапно на дорогу перед Бицилисом выскочил человек с волчьей головой и встал на четвереньки. Везина не сразу сообразил, что на человека попросту напялена искусно выделанная волчья шкура. Человек-волк задрал голову к небу и завыл. Бицилис шагнул вперед, махнул факелом, как если бы перед ним в самом деле очутился волк. Человек в волчьей шкуре снова завыл и метнулся назад — в лабиринт святилища.

Там, где дорога поворачивала к андезитовому кругу и большому круглому святилищу, пилеаты остановились. Везине показалось, что он лишился дара речи — так больно, до рези, перехватило горло. Но он сумел справиться и выдавить хриплым каркающим голосом: — Что случилось?..

— Кажется, тебе великий царь поручил стеречь свиту легата? — спросил Бицилис. — Тебе и твоему сыну?

— Что случилось? — повторил Везина.

Бицилис не ответил и двинулся к темному кругу андезита — поперек солярного алтаря лежало недвижное тело. Везина уловил запах крови. В темных разломах между андезитовыми секторами посверкивало черным.

Обнаженное тело лежало лицом вниз. Человек был не слишком высок ростом и сложения совсем не могучего. Рядом валялась выпавшая из пальцев сика. Бицилис перевернул тело. Черная рана на горле и потеки крови — человек этот умер недавно. А вот страшные увечья на животе, в паху и бедрах — эти следы оставлены дней двадцать назад. Даже в неверном свете факела вид этих шрамов ужасал.

— Это воин из конной охраны Лонгина, — сказал Бицилис.

— Его принесли в жертву? — спросил Везина равнодушно.

— Нет. Он сам покончил с собой. А по римскому обычаю, как объяснил мне один перебежчик, это означает, что погибший призвал сюда духа мщения. Он посвятил вместе с собой врагов Рима подземных богам.

Они стояли друг напротив друга, и андезитовое святилище с мертвым телом их разделяло. Факел догорал и рассерженно сыпал искрами.

— Замолксис-Гебелейзис… — пробормотал Везина. — Надо как можно скорее убрать отсюда его тело.

— Что это даст? — вздохнул Бицилис и набросил на изувеченного римлянина оставленный подле андезитового круга римский военный плащ.

Везина тоже вздохнул, глядя на изувеченное тело. Этот маленький человек только что совершил нечто, что было ему не по силам, что было больше него, выше него, сильнее него. Он разрушил целое царство.

Ну что ж, Децебалу теперь в самом деле придется полагаться только на силу меча.

Январь 858 года от основания Рима

Сармизегетуза Регия

Приск медленно поднимался по каменным ступеням.

Он был уверен, что это Банита, но видел при этом Костешти — ее холм, увенчанный жилой каменной башней, видел широкие каменные ступени, ведущие наверх по склону к башне. На ступенях лежали мертвые и умирающие. Приск не сразу понял, что это женщины и дети… Среди женщин лежала Кориолла… Он узнал ее — хотя не мог разглядеть лица. Грудь ее была обнажена, а на сгибе руки лежало нечто, завернутое в тряпки… Ребенок? Он наклонился и коснулся свертка. Тот шевельнулся, и Приск увидел полуразложившееся черное лицо без глаз.

Он закричал и проснулся. Огляделся и вспомнил, что он в плену. Несколько мгновений Приск лежал, утешая себя странной надеждой: все это по-прежнему сон, сон во сне, такое бывает, Тиресий рассказывал, что ему часто снятся сны, выпадающие один из другого, как тайные свитки, спрятанные друг в друге рукой заговорщика.

«Я сейчас проснусь», — уговаривал себя Приск, но колкость одеяла и кочковатый набитый сеном тюфяк под боком, холод каменной стены возле локтя — все это было слишком реальным. Не выдержав, Приск прихватил зубами кожу на руке и ощутил несильную, но вполне явственную боль (для него, не раз изведавшего и вражеское железо, и бронзу хирургического скальпеля, подобная боль в самом деле казалась несильной). Приск разжал челюсти. Не сон. А жаль…

Он подошел к окну — отодвинул узкую ставенку. Ночь дохнула в лицо метелью и режущим ветром. Призрачный лучный свет, то пробиваясь из-за туч, то исчезая, сочился в узкую щель переделанного окна. Приск услышал за спиной судорожный вздох и обернулся.

Лонгин сидел на кровати и растирал ладонью грудь.

— Болит? — спросил Приск.

— Ноет, — отозвался Лонгин.

— Закрыть окно?

— Нет. А ты, я смотрю, всегда засыпаешь сразу же, едва ляжешь.

— Это просто.

Жизнь в легионе научила Приска спать в любом месте. Даже если ты в тюрьме и наутро тебя ждет пытка. Пытка, обещанная самим царем Децебалом. Девять дней назад от императора Траяна наконец-то пришел ответ. Вежливый и ускользающе уклончивый: Траян уговаривал царя отпустить Лонгина, но при этом даже не намекнул, что готов выполнить требования дакийского царя. Напоминал о верности, что-то писал о благе царских подданных, о богатстве края. Получив ответ, Децебал немедленно призвал Лонгина к себе (Приск, естественно, тоже присутствовал) и велел зачитать послание императора вслух. Легат, сознавая, что ему зачитывают смертный приговор, выслушал его молча.

— Как понимать этот ответ? Объясни мне, римлянин, — сказал, нет уж, скорее прорычал Децебал. — Это согласие или отказ? А?