Потом были стрельбы. Для многих это было впервые. Стреляем из автомата! Дети военных, я не исключение, с видом бывалых вояк рассказывали, какая отдача у автомата, и чтобы не было больно, приклад надо сильнее вдавливать в плечо.

На скорость разбирали и собирали автомат. У всех в школе была начальная военная подготовка. Так что с этим больших проблем не было. Потом были инструктажи, как говорят в армии «до слез», по технике безопасности. Устроили зачет по этой самой технике. Расписались в ведомостях. В одной, второй, третьей. Как правильно ложиться, прижимать пятки к земле.

На вопрос к капитану Барову, зачем пятки-то к земле прижимать? Тот ответил просто:

— Дабы не портить носки казеных сапог. Тебя убили в бою, товарищ их снял с тебя и ему хорошо — ты обувь сохранил.

— Так ему хорошо, а меня-то убило.

— Вот поэтому вы, товарищи курсанты, и учитесь хорошо, чтобы не с вас сапоги снимали, а вы.

— Какая гадость! С мертвеца сапоги…

— Жить захочешь — снимешь. Ну, а если тебе не нужны — отдай товарищу, что рядом. — подумал — А, также можно продать местному населению или обменять на водку! И еще, товарищи курсанты, когда будете писать письма домой не надо писать так: «Здравствуйте, дорогая мама! Извините за плохой почерк. Пишу карандашом, зажатым в зубах на оторванной ноге убитого товарища!»

Последние слова утонули в дружном хохоте.

Три пробных, три зачетных в мишень. У кого не получалось, материли автомат. Но, как ни странно, почти все успешно попали в цель. Вот, что значит автомат АКМ! Вещь!

Так за учебой, борьбой то с голодом, то со сном, ленью и скукой пролетело время, и мы отправились в пеший переход в училище. Или как говорили на «зимние казармы».

Если идти по дороге, получалось не менее двадцати километров. Если полями, то срезали около пяти километров. Нужно было отправить кого-то в роты. Наряд, попутно отвезти имущество, которое мы не брали с собой. Они уезжали раньше на машинах. От каждого взвода по два человека.

К переходу мы готовились. Это было испытание. И каждому хотелось его пройти. Одно дело туристом бродить по полям, лесам, долам, другое — строем маршировать по пересеченной местности. В сапогах, под командованием комбата и присмотром Земцова. Это совершенно иное.

И вот вопрос, кого отправить? Никто добровольно не хочет ехать на машине.

Назначали Бадалова и Кулиева. Они сначала протестовали на русском. Потом перешли на узбекский. Немного я понял, но знакомые маты в свой адрес как «джиляб», «маймун», понял. Но виду не подал. Я — командир, поэтому — вперед! В кузов ГАЗ-66 с драным брезентовым верхом. На нем возили караул на полигон. Так называемый «второй караул». Первый был в училище. А здесь охраняли автопарк, открытую стоянку с законсервированной техникой и склады на случай войны.

Здесь же мы узнали, что ГАЗ-66 называют «шишига» и «шишарик». Потому что «шестьдесят шесть» произносят слитно, вот и получается сплошной звук «ши». Да, и вообще в армии, как поняли, всему и вся дают прозвища, либо сокращают.

Как сообщил нам по этому поводу полковник Чехоев на занятиях, когда будешь отдавать команду, враг сразу не поймет и скорость передачи команды сокращается, а смысловая нагрузка возрастает.

Завтрак был на удивление перед убытием вкусным. Потом мы убрали палатки, имущество погрузили в машину, развод. И пошли… Шли строем, в колонну по три и пели строевые песни. Погода тоже радовала. Несколько сухих дней, последние дни августа радовали теплом. И пели от души. Громко, во всю ширь легких, пока молодой, и твои мечты сбываются. Стал курсантом, прошел испытание — курс молодого бойца!!! Еще небольшое испытание — пеший переход в Училище! А потом — Рубикон! Перешел — и все, назад хода нет — ПРИСЯГА!

Не спеша, с тремя привалами, песнями, спорами какая рота перепоет другую, наш четвертый батальон прибыл в УЧИЛИЩЕ. Кемеровское Высшее Военное Командное Училище Связи (КВВКУС). Дальше первого КПП нас не пускали по прибытию. А сейчас… Ворота откатили, и мы входим и идем по центральной аллее.

По диагонали от КПП-1 в самом дальнем углу стоит казарма, в которой нам предстоит жить три года. До этого это была казарма первого батальона. Он сейчас на четвертом курсе и переместился в общежитие. Там они будут жить по два — четыре человека в комнатах. Вон они спокойно, снисходительно смотрят на нас. Мы для них — салаги. А они для нас — старшие товарищи. Хоть и разделяют нас всего-то три года, но они смотрятся, как настоящие офицеры да и офицеры с ними общаются почти как с равными. Еще долгих три года, и мы станем такими же. Если мы прошли КМБ, то выучиться сумеем.

Казарма наша была «П»-образное сооружение с двумя крыльцами. Левое крыльцо занимала 44 рота на первом этаже, и 43 на втором. Правое крыльцо — 41 — первый этаж, наша 42 — второй. Кабинет комбата в 41 роте, замполита батальона — в 43. У офицеров рот был свой кабинет под табличкой «канцелярия роты».

Как заходишь в казарму на этаж, то слева канцелярия, справа — бытовая комната, из нее вход в каптерку. Прямо по коридору слева — спальное помещение. Возле окон — «взлетка», в конце ее — спорт уголок. Гири, штанга, турник — перекладина.

Напротив взлетки — самоспальное помещение. Двухъярусные кровати. На каждый взвод по одному проходу вглубь, до окон. Койки располагались друг напротив друга. Четыре взвода — четыре прохода.

Первая кровать — старшины. Кто на сержантских должностях спали на нижних кроватях. Замкомвзвода — рядом со взлеткой. Надо мной спал Серега Бровченко. На нижней койке — Серега Мазур.

У каждой кровати по два солдатских стула. Для формы. Только не вешать на стул, а укладывать установленным порядком. Сначала куртка. Потом брюки. Так, чтобы не помять, стрелки не должны поломаться, потом — ремень, сверху — пилотка. По тревоге нужно быстро одеться. Но при этом Бровченко не должен мне спрыгнуть на шею. Так с ним и договорились, что я встаю ближе к ногам, а Бровкин спрыгивает ближе к изголовью. Пилотку на голову, ремень на шею, брюки, сапоги. Портянки по-«тревожному». То есть просто сверху и толкаешь ногу, потом уже одеваешь куртку и все на бегу. Пока нам это рассказывали в теории. Постигнем и эту нехитрую науку!

Дальше по коридору от входной двери, напротив взлетки — тумбочка с дневальным. На тумбочке два телефона. Один внутренний с диском. Другой — без номеронабирателя красного цвета. Прямая связь с оперативным дежурным по училищу. Над тумбочкой помимо стенда с обязанностями, инструкциями для суточного наряда висит ящик. На нем лампочки и кнопки с надписями «проверка», «тревога». Одна из кнопок прикрыта крышечкой и опечатана мастичной, как говорят в армии, на самом деле пластилиновой печатью. Когда вскрываешь оружейную комнату, то предварительно обязан позвонить оперативному дежурному и испросить на это разрешение. Иначе на пульте оперативного загорится лампочка, и он отправит для проверки караул. На случай захвата казармы противником, преступниками, кто охотится за оружием, можно просто нажать на кнопочку и оперативный поймет, что происходит нападение на роту. Также у этого ящика-блока было и еще одно предназначение, как рассказывали, оперативный по Сибирскому военному округу, на чей территории было дислоцировано наше училище, мог со своего пульта, по своему усмотрению, минуя всех и вся, поднять по тревоге любую роту в Сибири. И тогда мы уже не подчинялись своим командирам, а напрямую только командам из Штаба Округа. Было это на самом деле или нет — никто не знал, но если есть ящик с кнопками и лампочками — значит, он нужен. Государство просто так деньги выбрасывать не будет.