— Нет. И как же?

Он отбросил волосы со лба и прочитал нараспев:

Живо, живо все за стол,

Ешьте до отвала,

Чтобы все ушло в живот,

А не в суму попало. Аминь!

— Что значит «не в суму»? — удивилась я. Джейми похлопал рукой по споррану, висевшему у него спереди на поясе.

— Очень просто: закладывай в брюхо, а в сумку не прячь.

Он отыскал травинку с длинным стеблем и осторожным движением вытянул стебелек из огрубевшей наружной оболочки. Медленно покрутил травинку между пальцами, так что с колоска облетела пыльца.

— Зима тогда была поздняя и мягкая, к счастью для нас, иначе бы мы не выдержали. Мы ловили силками кроликов, но иногда приходилось есть их мясо сырым, потому что никак нельзя было разжечь огонь. Случалось и оленины отведать, но в те дни, о которых я рассказываю, ничего не попадалось.

Квадратные белые зубы перекусили стебелек. Я вытянула и себе травинку и пожевала кончик. Был он сладковато-кисленький, но съедобная мягкая часть длиной всего в дюйм или около того. Нечего сказать, питательная еда…

— Как раз перед этим выпал небольшой снег, — продолжал Джейми свой рассказ, отбросив изжеванный стебелек и вытянув другой. — Под деревьями твердый наст, а вокруг сплошная слякоть. Я ходил и искал трутовики, грибы, что ли, такие, они прямо на коре снизу на деревьях растут, рыжего цвета. Проломил ногой наст и наступил на травяную кочку. Знаете, вырастают между деревьями на светлом месте пучки травяные. Олени их любят, отыскивают под снегом. Отбросит олень копытом снег с этой кочки и съест ее до корней. Ту, которую я нашел, они пропустили, значит. Ну, я подумал: если олени могут, чем я-то хуже? Голоден я был до смерти, готов бы собственные башмаки сварить и съесть, да тогда ходить не в чем, тоже пропадешь. Вот я и сжевал траву, как олень, под самый корень.

— Сколько же времени вы не ели? — спросила я, совершенно потрясенная этим рассказом.

— Три дня совсем безо всего, а за неделю всего-то пришлось проглотить немного овсянки с молоком.

Да, — добавил он, — зимняя трава горькая и грубая, не то что эта. — Он взглянул на травинку у себя в руке. — Но мне на это было наплевать. — Он снова улыбнулся. — Не подумал я тогда, что у оленя четыре желудка, а у меня всего лишь один. Колики у меня начались ужасные. Один пожилой человек потом объяснил мне, что траву надо было хотя бы сварить, но я этого не знал. Да если бы и знал, не утерпел бы, не смог бы ждать, пока сварится.

Он вскочил на ноги и, протянув руку, помог подняться и мне.

— Пора за работу приниматься. Спасибо за угощение, барышня.

Он подал мне корзинку и зашагал к сараю для лошадей, а волосы его на солнце отливали золотом и медью.

Я медленно пошла в замок, раздумывая о мужчинах, которым приходилось жить в холодной слякоти и жевать траву. Только во дворе я спохватилась, что совсем забыла про плечо Джейми.

Когда я вернулась в замок, то, к моему удивлению, у ворот меня ждал один из одетых в килты вооруженных охранников Колама. Сам будет признателен, сообщил он мне, если я пожалую к нему в его личные покои.

В личном кабинете лэрда двойные высокие створки окон были распахнуты, ветер шелестел листвой плененных деревьев, и оттого казалось, что ты на вольном воздухе.

Лэрд сидел за письменным столом и что-то писал, но при моем появлении немедленно встал и поздоровался со мной. Спросил о здоровье и самочувствии и проводил прямо к клетке с птицами, которые особенно оживленно щебетали и перепархивали с ветки на потку, обрадованные свежим дуновением воздуха.

— Дугал и мистрисс Фиц твердят в один голос, что вы недурная лекарка, — заговорил Колам непринужденно, просунув указательный палец сквозь ячею клетки. Крохотная овсяночка, очевидно, привыкшая к этому, тотчас слетела вниз и уселась на палец, обхватив его коготками и слегка трепеща крылышками. Он осторожно и нежно погладил птичью головку мозолистым указательным пальцем другой руки. Я удивилась, заметив огрубелую кожу вокруг ногтя: Колам не походил на человека, занимающегося физическим трудом.

Я ответила ему, пожав плечами:

— Не надо быть искусным лекарем, чтобы перевязать неглубокую рану.

Он улыбнулся.

— Может быть, и так, однако необходимо немалое умение, чтобы проделать это в кромешной темноте на обочине дороги, не так ли? А мистрисс Фиц рассказала, как вы наложили лубок на сломанный палец одному из ее маленьких помощников, как нынче утром перевязали обваренную руку кухонной девушке.

— Тут тоже нет ничего особо трудного, — возразила я, недоумевая, к чему он клонит.

Колам махнул рукой одному из слуг, и тот немедленно достал из ящика секретера небольшую чашку с крышкой, Колам снял крышку и принялся бросать на пол клетки птичий корм из чашки. Словно крохотные мячики для крикета посыпались с веток на пол клетки — так быстро пташки слетели вниз, а за ними и овсянка, сидевшая на пальце у хозяина.

— У вас нет связей с кланом Битонов? — спросил Колам.

Я вспомнила, что об этом уже спрашивала меня мистрисс Фиц во время нашей с ней первой встречи.

— Никаких. А какое отношение этот клан имеет к медицине?

Колам уставился на меня в изумлении.

— Как? Вы ничего о них не слышали? В горах Шотландии Битоны славятся как лекари. Многие из них являются странствующими целителями. У нас здесь некоторое время жил один.

— Жил? А что с ним случилось потом?

— Умер, — спокойно ответил Колам. — Подхватил лихорадку, которая унесла его за неделю. С тех пор у нас нет лекаря, если не считать мистрисс Фиц.

— Она лечит очень умело, — сказала я, тут же припомнив, как хорошо она справилась с травмами Джейми.

Это воспоминание повлекло за собой мысль о том, кто, собственно, навлек на Джейми наказание, и я ощутила приступ острой неприязни к Коламу. Неприязни — и одновременно опаски. Я напомнила себе, что именно этот человек воплощает в себе закон, суд и расправу по отношению к подданным своего маленького государства — и вершит суд по своему собственному усмотрению.

Он кивнул, все еще любуясь птицами. Но вот он вытряхнул остатки корма, чтобы побаловать прилетевшую позже других серо-голубую птаху.

— О да, — ответил он, — она имеет достаточный навык, но у нее слишком много других забот, ведь на ней все хозяйство замка, она обслуживает всех, в том числе и меня, — заключил он с внезапной милой улыбкой. — Я подумал вот о чем, — продолжал он, очевидно, поощренный моей ответной улыбкой. — Как мне кажется, вам сейчас особенно нечем занять ваше время, так почему бы вам не взглянуть на то, что оставил после себя Дэви Битон? Вы могли бы разобраться, насколько полезны оставленные им снадобья и так далее.

— Ну… вполне возможно. Почему бы и нет?