Где-то внутри скрипнула дверь, блеснул огонь. Зимобор прошел за ворота между двумя деревянными хранительницами. Прямо перед ним была сама площадка святилища – жертвенник, вымощенный камнем и заботливо очищенный от снега, а за ним девять богов, расставленных в определенном порядке. По бокам жертвенника – Род и Макошь, за ними вторым рядом остальные – Перун, Леля, Сварог, Лада, Дажьбог, Стрибог, Велес.

Идол Лели был покрыт белым покрывалом – зимой она находится в подземных владениях Велеса. Идол Макоши был покрыт черным – зимой ее имя Марена, и к миру она повернута своей темной, смертной стороной.

Зимобор видел много разных святилищ в разных землях, но никогда и нигде молчаливые фигуры богов и богинь не производили на него такого сильного впечатления, как сейчас, – озаренные луной, посреди засыпанного снегом безмолвного пространства, на котором нет человеческих следов.

По сторонам, ближе к воротам вала, были расположены жилища жриц – обычные избушки с коровьими черепами на коньках крыш. Избушек было три или четыре. Возле ближайшей виднелась какая-то фигура с факелом в руке.

– Кто нарушает покой Макошиного дома в такой неурочный час? – раздался оттуда спокойный женский голос.

– Зимобор, сын Велебора, смоленский князь! – ответил гость. – Не гневайтесь, хозяева, что незван пришел, нужда привела.

– Что же у тебя за нужда? – отозвалась женщина. – Здесь никому в помощи отказа нет, когда бы ни пришел и кто бы ни был. Но только и зла никакого чинить никому здесь богами не дозволено!

– Что же я, дикий, что ли, совсем, вежеству не учен? – ответил Зимобор. – Не сделаю я никому зла, выслушайте меня только.

– Заходи, – разрешила женщина.

Она открыла дверь, осветила факелом порог, пропустила вперед Зимобора, потом вошла сама. Миновав сени, он оказался в клети. Здесь его ждали, сидя на лавках, три женщины – одна старуха, одна молодая и третья – беглянка. Хозяйки, как видно, поднятые со сна, были одеты в рубахи и закутались в плащи, чтобы не мерзнуть в полуостывшей клети. Волосы у даже у старухи были распущены – это означало, что они не имеют семьи и детей и посвящают себя только служению божеству.

Увидев Зимобора, беглянка приняла особенно гордый, даже надменный вид, и заметно было, что от искушения торжествующе показать ему язык ее удерживает только почтение к священному месту. Теперь он мог смотреть на нее сколько угодно, но взять ее было не в его власти. За ним стояла большая дружина, а за ней – несколько женщин, и все же ее защищала высшая сила, которую не одолеть никакому войску. Если бы здесь Зимобор причинил ей какой-то вред или хотя бы взял за руку без ее согласия, то и он, и каждый из его людей мог бы отныне считать, что проклят собственной матерью.

Вошедшая вслед за ним женщина средних лет вставила факел в кольцо на стене, сняла полушубок и сказала, обращаясь к старухе:

– Вот, матушка, гость наш неурочный. Князь смоленский, Зимобор Велеборич. Говорит, что привела его к нам великая нужда, а какая, то сам расскажет.

– Здоров будь, Зимобор Велеборич, если не со злом пришел. – Старуха кивнула. – Слышали мы, что явился ты на наши земли, на Жижалу-реку, с большим войском. Детей наших растревожил, искать спасения заставил. Чего же от нас хочешь? Смотри – боги везде одни, если обидишь дом Макоши, дом Рода на Жижале-реке, то и твою землю Род и Макошь благословения лишат.

– Не хочу я делать зла ни дому Рода и Макоши, ни Жижале-реке. Я пришел забрать вот эту девицу. – Зимобор кивнул на свою беглянку. При этом на ее лице отразилось возмущение: ишь, чего захотел!

– И как же ты думаешь ее забрать, если она вольная девица, вольных отца и матери, здешнего, жижальского корня? Здесь, в доме Макоши, она сама вольна решать, пойдет с тобой или нет, и никто ей приказать не может, – спокойно ответила старуха.

– Может, – сказал Зимобор. – Сама богиня и может ей приказать. Если богиня укажет, что ей угоден я и все мои желания, ты сама девицу со мной отпустишь, мать.

– Хочешь, чтобы я спросила богиню-мать?

– Да. Вот смотри, кто со мной пришел. – Зимобор вынул из-за пазухи венок.

Жрицы глянули на венок из засохших ландышей и переменились в лице. Они догадывались, что это может означать. А старшей жрице за ее долгую жизнь даже случалось видеть похожие венки, которыми одаривали своих избранников лесные вилы. По растению, из которого был свит венок – из березовых или ивовых ветвей, из велес-травы[13], из кувшинок, – можно было определить, кто его подарил. Но ландыш был посвящен младшей из Вещих Вил, и такого венка старшая жрица еще не видела.

– Дай воды. – Она кивнула женщине, и та вынесла из чулана большой глиняный сосуд с широким горлом.

На его плечиках был прорисован узор со знаками воды – он предназначался для гаданий о судьбе. Младшая жрица взяла ковш и подала его старухе. Та черпнула воды из ведра и вылила в горшок, шепча что-то; потом она передала ковш средней, и та сделала то же. Последней ковш снова взяла младшая. Зимобор вспомнил трех вил: там тоже первой подходит к младенцу старуха, вытягивающая нить, потом идет средняя, мотающая жизненную нить на веретено, и только потом подходит младшая со своими острыми ножницами, чтобы перерезать нить судьбы. Для них это – миг единый, а для человека успевает пройти целая жизнь…

– Положи сюда. – Не прикасаясь к венку сама, старуха показала на сосуд.

Зимобор осторожно опустил венок на поверхность воды.

Три жрицы подошли, встали с трех сторон от сосуда и протянули к нему руки. Губы их дрогнули, они только хотели начать заклинание, но вдруг от венка поднялся яркий столб чистого жемчужного света. От неожиданности жрицы ахнули и отшатнулись.

А в столбе света появилась Младина. У Зимобора оборвалось внутри от потрясения – ведь больше полугода он не видел этого лица и забыл, как оно прекрасно. Гибкий стройный стан сиял жемчужной белизной, блестящие золотистые волосы окутывали фигуру мягкими волнами, каждая черта в лице Вилы излучала свет, глаза блестели звездами. Румяные губы улыбались Зимобору, и он не чувствовал своего тела, растворяясь в приливах ужаса и восторга – как и тогда, при первой встрече с ней. На глазах выступали слезы, сердце разрывалось – близость божества была непосильная для слабого человеческого тела и духа.

Вещая Вила улыбнулась Зимобору и пропала. Всего какой-то краткий миг она парила в столбе жемчужного света над гадательной чашей, но четырем женщинам и мужчине, наблюдавшим ее появление, этот миг показался долгим, очень долгим.

Свет растаял, венок лежал на поверхности воды. Зимобор дрожащими руками поднял его: венок снова был свежим, как будто сплетен из только что сорванных цветов. Он протянул венок по очереди всем трем жрицам, словно хотел показать получше, и все они смотрели расширенными глазами. Даже старшая из них никогда не видела воочию Вещую Вилу, и жрицу, земное воплощение Матери Макоши на Жижале-реке, это потрясло не меньше, чем любого смертного. Младшая жрица утирала слезы, средняя прижимала обе руки к бьющемуся сердцу.