Мы заходим в крошечный ресторанчик с флуоресцентными лампами и пластмассовыми столами и усаживаемся в углу. Мелани заказывает спринг-роллы, что-то из курятины и чай, а потом снимает очки и кладет их в футляр (чтобы понадежнее защитить воображаемые стекла?). Разлив чай по чашкам, она смотрит на меня.

– Ну что, тебе лучше?

Это не столько вопрос, сколько приказ. Мелани видела меня в худшие времена. По возвращении из Парижа я была абсолютно не в себе, и она позволила мне проплакать всю ночь рядом с ней, мы кляли Уиллема за то, что он оказался подонком, как она с самого начала и заподозрила. Потом мы полетели домой, и в самолете я тоже все восемь часов проплакала, а подруга бросала злобные взгляды на всех, кто косо на меня смотрел. Когда где-то в районе Гренландии у меня поехала крыша и я начала думать, что, может быть, если бы я не совершила ужасную ошибку, если бы чего-то там не произошло, если бы не было, она поставила мне мозги на место.

– Ага. Но было. Секс был. По твоей инициативе! И Уиллем был таков.

– Но если… – снова начала я.

– Да блин, Эллисон. Вы были вместе всего один день, и ты уже видела, как одна девка его раздевает, вторая сует записочку, да и бог знает, что там в поезде было с теми девицами; откуда у него на самом деле то пятно на джинсах?

Об этом я даже не думала.

Мелани пошла со мной в крошечную кабинку туалета в самолете, и мы выбросили майку Селин в мусорку. Смыли в унитаз монетку Уиллема, и я вообразила, что она сейчас пролетит все эти тысячи километров и утонет в океане.

– Ну вот, мы уничтожили все признаки его существования, – сказала она.

Почти все. Я не сказала подруге, что в мобильнике у меня есть наша совместная фотка, которую сделала Агнет. Я ее еще не удалила, хотя и ни разу не посмотрела на нее.

По возвращении домой Мелани была готова оставить воспоминания о поездке позади и перейти к следующей главе, то есть колледжу. Я ее понимала. Мне тоже следовало бы ждать учебы с интересом. Но я не ждала. Мы ежедневно таскались с родителями по магазинам, где продаются вещи для дома. Но я как будто все никак не могла отойти от перелета и акклиматизироваться в своем часовом поясе; мне хотелось лишь прилечь на образцы кроватей в этих магазинах. Когда Мелани уезжала – на два дня раньше, чем я, – я разрыдалась. Все думали, что это из-за предстоящей разлуки с лучшей подругой, но она сама все понимала, поэтому обняла меня даже с некоторым раздражением и прошептала на ухо: «Эллисон, это был всего один день. Ты скоро об этом забудешь».

Так что теперь, когда она спрашивает, стало ли мне лучше, я не могу ее разочаровать.

– Да, – говорю я. – Все прекрасно.

– Хорошо, – хлопнув в ладоши, она достает мобильник и строчит эсэмэс. – Сегодня с нами пойдет один интересный парень, друг моего друга Тревора. Думаю, он тебе понравится.

– Ой, нет. Не уверена.

– Ты же сказала, что уже забыла этого поганого голландца.

– Да.

Мелани пристально смотрит на меня.

– Предполагается, что за первые три месяца в колледже у тебя будет больше парней, чем за всю оставшуюся жизнь. Ты хоть кому-нибудь подмигнула за это время?

– Нет, во время всех наших диких оргий я обычно закрываю глаза.

– Ха! Интересно. Ты не забывай, что я тебя знаю лучше всех. Уверена, что ты даже не целовалась ни с кем.

Я извлекаю из спринг-ролла его странноватые внутренности, вытираю излишки жира салфеткой.

– И что?

– То, что я тебя сегодня планирую познакомить с парнем. Он тебе больше подойдет.

– И что это означает? – хотя я и сама прекрасно знаю. Абсурдно было полагать, что он мне подходит. Или я ему.

– Приятный. Нормальный. Я ему показала твою фотку, он сказал, что ты темная и таинственная, – Мел протягивает руку к моим волосам. – Хотя тебе бы снова сделать стрижку. Сейчас у тебя бардак на голове.

Я с Лондона не стриглась, волосы сейчас до плеч, висят, как неопрятная занавеска.

– Я хотела именно так выглядеть.

– Ну, ты своего добилась. Но он действительно симпатичный. Мэйсон…

– Мэйсон? Что это за имя?

– Ты к имени будешь цепляться? Говоришь, как твоя мать.

Я едва сдерживаю желание ткнуть ей в глаз палочкой для еды.

– Ну ладно, какая разница? Может, он на самом деле Джейсон, но предпочитает представляться как Мэйсон, – не унимается Мелани. – Кстати. Меня тут никто Мелани не зовет. Либо Мел, либо Лейни.

– Два имени по цене одного.

– Эллисон, это колледж. Никто тебя не знает. Никогда больше не будет возможности создать себе новую личность. Тебе стоило бы попробовать, – она со значением смотрит на меня.

Мне хочется ответить, что я пробовала. Но она не прижилась.

В общем, оказывается, что Мэйсон действительно не так плох. Умный, даже слегка заумный, он с Юга – это, полагаю, объясняет его имя, и говорит он с энергичным акцентом, над которым сам и прикалывается. Когда мы идем на эту вечеринку по бесконечной, пустынной и продуваемой всеми ветрами улице, за несколько километров от метро, он в шутку говорит, что он хипстер-полицейский, и спрашивает, достаточно ли у меня татуировок – только они дают право находиться в этой части города. Тревор показывает свой круговой трайбл, а Мелани заводит беседу о том, как она хочет сделать «татуху» на щиколотке или на заднице, или еще в каком месте, где делают девушки, а Мэйсон смотрит на меня, слегка закатив глаза.

Когда двери лифта открываются, мы сразу оказываемся в этом лофте, он огромный и в то же время какой-то ветхий, на стенах висят огромные холсты, а пахнет масляными красками и брезентом. В сквоте стоял такой же запах. Очередная мина. Я отпихиваю ее ногой, прежде чем она взорвется.

Мелани с Тревором без умолку трещат о той крутой группе, которая будет сегодня выступать, она даже показывает на телефоне их клип в ужасном качестве. Они поздравляют друг друга с тем, что им выпал шанс увидеть выступление в такой интимной обстановке, пока о них не узнал весь мир. Когда музыканты появляются, Мелани – Мел, Лейни, как угодно – с Тревором несутся к сцене и начинают там отплясывать как безумные. Мэйсон остается со мной. Слишком шумно, нет смысла и пытаться разговаривать. И я этому рада, но также мне приятно и то, что я осталась не одна. Я снова чувствую, что у меня над головой загорается вывеска «туристка», хотя я и нахожусь в родной стране.

Прошла, казалось, целая вечность, музыканты наконец расходятся на перерыв; но в ушах так звенит, словно они все продолжают играть.

– Как насчет возлияний? – спрашивает Мэйсон.

– А? – Я едва слышу.

Он изображает, что пьет.

– О, нет, спасибо.

– Я СЕЙ-ЧАС ВЕР-НУСЬ, – говорит он, тщательно артикулируя, словно чтобы я могла прочитать по губам.