Да.

Я Норинскую наметила себе на дальнейшее. А получилось, что двери у Норинской были совсем открытые.

Я — раз! — и зашла.

Я подумала, что у меня получился день хороших дверей, и что надо.

Норинская говорила по телефону.

— Да… Завтра буду до семи… Да…

У Норинской голос был прямой-прямой. Это потому, что у Норинской в словах все-все буквы были прямые. Прямые — это печатные. На письме есть буквы с кругом, есть с углом, и все-все непрямые. Некоторые говорят в голос вроде на письме, а некоторые нет.

Я как зашла, сразу кашлянула и постучала в двери с этой стороны. Я видела, что так делают. Мне понравилось.

Норинская скоренько положила телефон.

Спросила у меня:

— Вам что?

— Лора Николаевна, можно с вами поговорить?

— Что случилось?

— Не случилось. Я хотела вас попросить. Я вас сильно уважаю как женщину. Вы ж ленинградка, а ленинградцы все такие люди, такие люди… Вы для меня как артистка. Это если по красоте. А по уму, так я даже не знаю…

Я говорила, а сама голову держала вроде я цуцик. Я рассудила, что Лоре будет приятно.

— Ой, Мария, ну что ты… Спасибо, конечно, на добром слове… Что попросить?

— У меня получилось, что мама давно умерла. У меня нету, кто подскажет про жизнь… Я вас не хотела тревожить… Думала, может, у Катерины Сидоровны спрошу…

— Госсссподи!

— Я ж только подумала… Мне перехотелось у Катерины Сидоровны спрашивать…

— И правильно!

— Потом я думала, что, может, Надежда Сергеевна…

— Госссподи!

— Лора Николаевна, вы ж сами видели на утреннике… Стыдно! Да, Лора Николаевна?

— Да, Мария! Женщина никогда так не должна! Никогда!

— Ой, Лора Николаевна! Я как наслушаюсь, так я не знаю… Я не сплетница… Я ненавижу, когда Катерина Сидоровна про всех-всех-всех, и про вас тоже…

— Мария, есть люди, которые не понимают хорошего отношения. С такими людьми надо быть очень строгим. Понимаешь?

— Понимаю, Лора Николаевна!

— Таким людям всегда надо давать бой, а то они распускаются. Ты понимаешь?

— Понимаю, Лора Николаевна!

— Мне сейчас надо бежать. Я рада, что ты честная девушка. Я тебе помогу.

Я пошла в буфет. Верней, я пошла на кухню. У нас же две двери — одна на кухню, а другая в сам буфет. А с кухни в буфет — дырка. Я ж уже рассказывала.

— Мария, дэ ты швэндяешь?

Все-таки Катерина грубая.

Я думала, что если пойду на кухню, так Катерины там не будет. А получилось, что она лично с кастрюли наливает борщ. По тарелке видно, что добавка.

Я глянула в дырку, а в зале был один Александр Иванович с товарищем. Хорошо кушали. Меня не было минут с двадцать, а они еще первое. Конечно, до первого полагается холодная закуска.

— Катерина Сидоровна, я на улицу бегала, дыхнуть. У меня голова закрутилась. Что надо, я сейчас…

— Дякую, аж пидска́кую! Я уже сама… Сегодня будет пусто. Иды до хаты, задохлык.

Катерина сказала мне эти слова по-товарищески, и я сказала ей по-товарищески:

— Спасибо.

По дороге домой я думала про что случилось в этот день. Случилось хорошее — я начала выполнять свою задачу для жизни.

Я ж уже наметила себе друзей и врагов. Я с ними чикаться не буду.

По правде, мне понравилось слово «чикаться». Яков мне сам по себе не нравился, а слово от него понравилось.

Я думала, что, допустим, взять Якова, что с Яковом я еще чикалась. Про Якова я не понимала все-все доподлинно.

Я знала, что, первое, Яков был мужчина. А у мужчин в голове уложено не как у женщин. А я ж женщина.

Да.

Я подумала, что надо пойти Якову навстречу, на крыхточку, а пойти. Надежда моей навстрече поддалась, и Катерина поддалась, и Лора поддалась тоже. Конечно, это женщины, а Яков мужчина. У мужчин считается хорошо, когда надо за уступку садиться на шею.

Пускай.

Я подумала, что, допустим, Яков захочет сесть, а я Якову скажу за такое «спасибо». Яков сядет и ноги свои поганые свесит, тем более одну. А я тогда в правильную секундочку Якова — раз! — и скину с всей силы на землю.

Назавтра ничего не было. А это ж было три дня, когда Яков мне заявил свой срок.

Я думала, что Яков как-то сделает, чтоб опять мне сказать. А Яков не сделал.

По правде, я обиделась. Зачем Яков так? Дал слово — уже ж держи.

Конечно, и у меня бывает, что слова перевертываются на другую сторону. А я и перевернутое держу тоже. Слово — это в человеке не главное, и не надо человеку давать волю над собой.

А в субботу Катерина принесла два шевиотовые отреза. Конечно, Катерина принесла, чтоб перед всеми похвалиться. Сказала, что подарили на Новый год. Один отрез коричневый, а другой серый. Мне больше нравится серый. Мне серый цвет сильно подходит. У меня кожа белая-белая, так серое оттеняет. Про оттеняет мне сказала Клара Семеновна. По правде, Клара Семеновна сказала про черное.

Катерина сказала, что хочет один отрез продать, что Катерине два — это много. Степан Федорович сказал, что у Степана Федоровича жена, так у жены уже пошился костюм, тоже с шевиота, что другой отрез жена купила, еще когда сказали про обмен, так чтоб на всякий случай было.

Галина с Ниной сказали, что это дорого и что для Галины с Ниной куда — тоже некуда.

А я сказала, что у меня уже есть два отреза — на костюм и на платье, что я уже с портнихой договорилась, что могу Катерине дать адрес для пошива.

Катерина сказала, что спасибо, что у Катерины тоже есть портниха, что эта портниха шьет на артистов.

Потом все-все пошли работать.

А я сказала Катерине, что можно было б материю продать Лоре, что она хоть и в годах, а модница.

Катерина сказала, что Лора — старая свинячая змеюка.

Я сказала, что Лора мне не нравится, потому что лезет к всем с своими указаниями.

Катерина сказала, что Лора такая, чтоб я ее береглась, что Лора ненавидит Катерину за удачу у мужчин, что Лора вчера перестрела Катерину и сделала замечание про вид, про что вырез на блузке до пупа и что косынка на шее с засосом.

— Ты себе представляешь?.. Этая Лора-падлюка мне выговарюет! От ее муж уже раз сбежал, а она учит!

Я сказала:

— Катерина Сидоровна, вы не волнуйтесь. Лоре ж надо перед кем-то… А вас люди знают. К вам плохое всегда не пристанет. Честно, Катерина Сидоровна!