Сэла молчала и ждала, но продолжения не последовало. Дед сказал бы больше, если бы мог.

Была глухая зимняя ночь. Светила почти полная луна, но по небу быстро тянуло облака, то закрывая ее, отчего наступала полная тьма, то открывая снова, и тогда желтоватый свет Солнца Умерших отражался от широких снежных полей, одевая землю белым. Аскефьорд затих: каждый спрятался под своей крышей, всякое движение прекратилось до утра, только дымовые столбы тянулись вслед за ветром, на юго-восток.

Море волновалось, темные валы бежали по широкой поверхности, яростно бросались на камни у горловины фьорда, в дикой злобе грызли берег, преградивший им путь. Внизу у самого дна ни волн, ни бурунов не было, но чем ближе к поверхности, тем труднее было бороться с течениями. Но Сольвейг упорно продолжала свой путь: Сольвейг Старшая, как ее звали оставшиеся на берегу, запомнившие ее с тех времен, когда она была самой молодой в семье. Она осталась такой же, какой была в свой последний день на земле, только кожа ее теперь стала белой и холодной, как снег, а в глубине серых глаз мерцала сизо-голубоватая искра. Девушка, которую когда-то звали Светлым Альвом Аскефьорда, шла из глубин к поверхности моря, плыла, легко перебирая ногами и отталкиваясь от струй подводных течений. Струи текли, тянули ее, толкали, иной раз вставали прозрачной стеной, стремясь остановить ее, не пустить, вернуть назад в пучину, но она раздвигала их руками и все шла, вперед и вперед, вверх и вверх…

У нее была цель; неодолимое стремление тянуло ее наверх, к тем далеким крышам со снегом на дерновых скатах, с дымовыми столбами… Они тянули ее к себе, как в темную пору конца года старый очаг притягивает души умерших. Весь Аскефьорд был для нее очагом, в котором горели множеством ярких искр живые человеческие души. Они звали ее, и она шла к ним через громады ледяной воды, такой же ледяной, как ее собственная кожа и кровь…

Вот она достигла поверхности и вынырнула. Ее светловолосая голова качалась среди волн, как чудесный лунный блик, и золотистые волосы длинной волной текли сзади. Перед ней открылись знакомые берега: высокий черный утес Дозорного мыса, со столбами дыма от двух стоявших на нем домов сторожевой дружины, а напротив, на другом берегу, чуть подальше от моря, под холмом белели низкие крыши усадьбы Фьордебрюн – Устье Фьорда. И с той стороны, и с другой горловину фьорда ограждали высокие острые скалы и россыпь подводных камней – беда для несведущего морехода.

Сольвейг оглянулась сперва на один дом, потом на другой. Словно желая стать повыше, она тянулась вверх, и вода поднималась, поднимая ее на своей спине. Мощный вал взметнулся, встал вровень с высоким берегом и, как живая гора, придвинулся к скале, окатил оконечность Дозорного мыса и отхлынул назад, оставив светлую фигурку Сольвейг стоящей на мокром гладком камне. Сильный ветер трепал ее волосы и края одежды, и казалось, что сейчас он сорвет ее с камня и унесет.

Легко и неслышно, как лунный луч, она приблизилась к первому из дружинных домов, постояла у двери, прижав стиснутые руки к груди. Живое тепло тянуло ее и отталкивало, привлекало и пугало, как огонь замерзающего зверя. Теперь это был не ее мир, но в ней осталось что-то, прочной цепью приковавшее ее к этим простым домам под дерновыми крышами.

Наконец она подняла руку и робко постучала в дверь. Подождав, постучала еще, теперь сильнее.

– Кто там? – вскоре донеслось изнутри. – Кому не сидится дома среди ночи?

– Сюда идет опасность! – шепнула Сольвейг, но ее шепот прозвучал так ясно, что за дверью разобрали каждое слово. – На Аскефьорд идут враги. У них много кораблей и пять сотен воинов. Люди, спасайтесь!

Через некоторое время дверь слегка приоткрылась и в щель показалось сперва острие копья, потом всклокоченная борода. Синдир Ложка из дружины Асвальда ярла, чья очередь сегодня была посылать людей на Дозорный мыс, диким взглядом окинул площадку перед домом. И ничего не увидел, кроме мокрых камней.

– Сходи туда, к ним! – посоветовал ему из-за спины Глаф Углежог, имея в виду второй дружинный дом, откуда, по их предположениям, могли прийти с какой-то невнятной новостью. – Спроси!

– Сам спроси! – пробормотал Синдир и вместе со своим копьем снова скрылся в дверной щели.

И дело было не в том, что резкий ветер с моря продувал до костей, а снизу летели холодные брызги. Над Дозорным мысом веяло присутствием существа посерьезнее, чем «великан Кари»[9], и ни за что Синдир Ложка не хотел остаться с ним наедине.

В усадьбе Устье Фьорда уже почти все легли спать, только последние полуночники, старая хозяйка фру Хельмфрид, ее внучка Ингерд и Хест управитель, любители страшных саг, сидели втроем возле очага на кухне, перешептываясь вполголоса.

– …И на следующий год бонду пришлось оставить дома младшую дочку, чтобы было кому приглядеть за скотиной и хозяйством, – полушепотом, чтобы не мешать спящей вокруг челяди, рассказывал Хест управитель. – А звали ее Одис. Все уехали, наступила полночь. Вот Одис уже приготовилась ложиться спать, сняла башмаки и села на лежанку. И только она села, как вдруг раздался стук в дверь и на дворе зашумели голоса, как будто там множество народу…

– Погоди! – Ингерд, девушка лет пятнадцати, вдруг подняла руку, прося его замолчать. – Вроде кто-то постучал?

– Что ты? – с сомнением отозвалась ее бабушка, но тоже прислушалась. – Хест, ты не слышал?

Тот не успел ответить, как снова раздался стук.

– Кого это несет? – Фру Хельмфрид обеспокоилась и встала с места, оправляя передник. – Для Торфриды уже поздновато, хоть она и охотница ужинать в гостях. Ингерд, поди узнай. Не открывай, только спроси.

– Это Кудрявый просится погреться! – усмехнулся Хест. – В такую ночь и ему не сладко без крыши над головой!

– Нет, я сама пойду, – решила хозяйка. – Ингерд, сиди, не высовывайся.

В итоге все трое поднялись и на цыпочках, обходя спящих, прокрались к двери. Навстречу им прозвучал новый стук: дробный, беспокойный, заразивший всех троих чувством какой-то лихорадочной тревоги. Некоторые из спящих домочадцев подняли взлохмаченные головы.

– Кто там? – боязливо спросила хозяйка.

– К вам близится беда, – дохнуло в ответ из-за двери. – На Аскефьорд идут враги. Бегите, спасайтесь, утром будет поздно! Уходите!

Все трое замерли, не в силах двинуться или сказать хоть слово, и только смотрели на дверь выпученными глазами. Тихий, бесплотный, как лунный свет, голос снаружи проникал в самую глубину души и доставал до сердца, вливал в кровь холодную жуть. Совсем рядом была чуждая сила Иного Мира, и от недоумевающих и напуганных живых ее отделяла только деревянная дверь.

– Ты, Хест… – забормотала наконец фру Хельмфрид. – Ну, мы с вами доболтались! Мертвецы, привидения! Духи предков, что приходят в Ночь Поминания! Все ты с твоими сагами! «Колдун из Экхольма»! Вот мы и договорились! Самим уже привидения являются наяву. Хватит! Богиня Фригг, защити нас! Спать! Хватит!