Поездка с Федерико была сродни военному походу. Составлялись списки тех, кто поедет и кто останется, еще более длинные списки вещей, которые необходимо было взять с собой. Эти списки менялись каждый день, иногда даже час. Чекки несколько месяцев почти не спал. Серая часть его бороды побелела, белая выпала вовсе.

Сперва предполагалось, что поедет не более сорока человек, потом понадобилось трое подручных, чтобы присматривать за лошадьми, главный кучер заявил, что ему нужно как минимум трое слуг, и то же самое потребовали камердинеры. Число выросло до восьмидесяти. Хотел уехать весь дворец, а поскольку по пути было мало монастырей или замков, способных принять такую прорву народа, в список включили плотников, рабочих и золотарей, чтобы строить палатки там, где остановится обоз. Теперь нас стало сто. Когда Федерико увидел, во сколько ему это обойдется, он пригрозил, что кастрирует Чекки, сожжет его труп, а потом обезглавит. Чекки сократил число до шестидесяти. Федерико к этому времени так разжирел и у него настолько разыгралась подагра, что для него смастерили специальную карету. Внутрь положили шелковые подушки и простыни, а стенки расписали изображениями рыцарских турниров. Федерико дважды в день катался в ней, желая убедиться, что ему там удобно.

Поскольку Миранда и Томмазо не собирались ехать в Милан, они обращали мало внимания на приготовления. А кроме того, их опьяняла любовь. И хотя Миранда не забеременела, я боялся, что это может случиться, пока я буду в отъезде, а поскольку она часто говорила о свадьбе с Томмазо, меня так и подмывало рассказать ей о нашем соглашении. Честно говоря, я удивлялся, почему Томмазо не вспоминает о нем. Похоже, он действительно любил Миранду и таким образом проявлял уважение ко мне. Это изменило мое отношение к нему, и в таком приподнятом настроении я отправился на кухню, чтобы сказать, что, хотя четыре года еще не прошли, я буду счастлив объявить об их помолвке.

Томмазо укладывал кусочки зажаренных на вертеле дроздов на хлебцы. Он сделал в чашке соус, состоявший, как я определил на нюх, из фенхеля, перца, корицы, мускатного ореха, яичных желтков и уксуса, вылил эту смесь на птиц, положил хлебцы на сковородку и поставил ее на огонь. Я сказал ему, что герцогу наверняка понравится, и заверил Томмазо, что со временем он точно станет папским поваром.

— Да я мог бы работать поваром во Флоренции или Риме уже сейчас, если бы захотел! — заявил парень самодовольно. Он рассказал мне о новых рецептах, которые изобрел, об экзотических продуктах и специях из Индии, которые хотел испробовать, даже о способах переустройства кухни — и ни словом не упомянул о Миранде. Чем дольше я слушал, тем тревожнее становилось у меня на душе. Я подумал, что Миранда надоела ему, хотя он сам этого еще не осознает. Поэтому я ничего не сказал о брачном контракте.

Миранда говорила о Томмазо с той же любовью и слонялась по кухне, чтобы быть поближе к нему, но если раньше они гуляли рядышком, то теперь Томмазо шел немного впереди. Он больше не приносил ей ленты и гребни, когда она говорила с ним, смотрел в сторону, а когда пела — зевал. Однажды, наблюдая за ними через окно, я увидел, как Миранда положила его руку себе на грудь. Томмазо со смехом отдернул ее и ушел.

Септивий сказал мне, что Миранда начала пропускать уроки и ее видели плачущей в саду Эмилии. Я пошел искать ее в сад и в конюшню, но не нашел и стал расспрашивать подружек, что ее так расстроило.

— Томмазо! — заявили они с такой уверенностью, точно об этом знал весь мир. — Мы говорили ей, чтобы не верила его словам!

Я нашел Миранду в нашей комнате. Она рвала на себе волосы, била в грудь и царапала лицо, как гарпия из Дантова ада.

— Он больше не любит меня! — рыдала она.

— Нет! Не может быть!

— Может! Он сказал мне! Сам сказал!

Я мелко покрошил корень мандрагоры, дал ей немного, и она забылась беспокойным сном. Потом я наточил кинжал и пошел к Томмазо.

Он надевал зеленый бархатный камзол в облипочку. На нем были темно-розовые шелковые лосины, на пальцах сверкали кольца, а на запястье в свете луны поблескивали цепочки. Я спросил, куда он намылился в столь поздний час.

— А тебе какое дело? — Он надел черные туфли.

— Ты расстроил мою дочь.

— Твою дочь? — Томмазо тряхнул кудрями так, что они рассыпались по плечам. — Скорее, твою пленницу. Она даже пописать без твоего ведома не может.

— Да, потому что я не хочу, чтобы она превратилась в шлюху, как та девица, к которой ты собрался.

— Я не собираюсь ни к какой шлюхе! — с жаром заявил он.

— Ты говорил, что любишь ее.

— Я не сказал ей о нашей помолвке, а значит, не нарушил обещаний.

— Иаков в Библии ждал Рахиль четырнадцать лет.

— То в Библии. — Он поправил перо в шляпе. — А мы в Корсоли. И зовут меня Томмазо, а не Иаков. А сегодня я собираюсь на охоту за зайцем.

— Куда делась твоя любовь? — спросил я.

Он пожал плечами так, словно потерял какую-то грошовую безделушку. Я набросился на него, схватил за горло и отшвырнул к стене. А потом, вытащив кинжал, прижал кончик лезвия к ложбинке у него на шее.

— Я научу тебя, как пробовать персик, прежде чем ты купил его! — Я пнул ему коленом в живот. — Ты думаешь, я порежу тебе физиономию так же аккуратно, как Миранда? — Я разрезал кожу, ощущая, как плоть трепещет вокруг ножа. На лезвие брызнула кровь. — Говори: куда девалась твоя любовь?

— Я не знаю! — взмолился он. — Не знаю!

— Ах не знаешь? — Я провел кинжалом по шее. Мне хотелось, чтобы ему было так же больно, как Миранде.

— Кто знает, куда уходит любовь? — выдохнул Томмазо.

Я хотел было всадить ему в горло кинжал, но меня остановил властный голос:

— Нет, babbo!

Миранда стояла у меня за спиной, высоко подняв голову, с белым как мел лицом.

— Не стоит он того, чтобы из-за него умирать.

— Но он…

— Если ты убьешь его и тебя повесят, что будет со мной?

Я опустил нож.

— Думаешь, я по гроб жизни буду тебе обязан? — крикнул Томмазо, показывая пальцем на Миранду. — Лучше убей меня!

— Это я тебе обязана, — ответила Миранда. — Ты закрыл мое сердце и открыл глаза. — Она протянула мне руку. — Пойдем, babbo. Гнев сокращает жизнь, а нам есть за что благодарить Бога.

* * *

Я предложил ей поехать в Милан вместе со мной.

— Ты увидишь чудесные дворцы. Там будут балы и куча интересных молодых людей.

— Мне не нужна куча интересных молодых людей.

Я спросил, могу ли как-то утешить ее.

— Меня утешил Всевышний, — отозвалась Миранда. — Это Томмазо мается от беспокойства. Так было раньше и будет всегда. Такова его натура. Поэтому он нуждается во мне.